Александр Кононов - На Двине-Даугаве (Повесть о верном сердце - 2)

- Поведать тебе про мое самое заветное?

- Поведай, батя.

И отец рассказал. Живет в одном городе, далеко - посреди России, садовник-кудесник, плоды земные по-своему переделывает. Дали ему мертвый пустырь, взрастил он там небывалые яблони, и сам дал им новые имена. Поехать к нему, увидеть его, посмотреть на тот сад - вот это и есть заветная отцова дума.

- А ты поезжай, батя. Вот будет лето - и поезжай.

- Эх, сынок, не одно уж лето я туда собираюсь! А нельзя!

- Отчего нельзя?

- Дорога стоит много. Да и работа - как ее бросишь? Нельзя.

Отец вздохнул и замолчал надолго.

Не зная, как ему помочь, сын взял в свои ладони огромную отцову руку и сказал:

- Теперь я буду рассказывать.

- Ну-ка, ну, расскажи! - с притворным оживлением откликнулся отец.

И Гриша начал рассказывать про богатыря, которого давно любил за силу, за смелость, за то, что бился тот с врагами всю свою жизнь и всегда побеждал. Обступит богатыря вражье войско, некуда ему податься, приклонится он к земле - даст ему родная земля новую силу.

- Ты где ж это читал? - недоверчиво спросил отец. - Я такой книжки у тебя не помню. Должно быть, тебе это старый Винца рассказывал... Мудрый старик, это он ведь про народ наш сказывал!

Гриша не отвечал. Иван Шумов заглянул ему в лицо - сын дышал ровно, заснув на полуслове.

Отец посмеялся тихонько, укрыл сына потеплей и сам, согретый его теплом, уснул незаметно.

5

Через день отец, по совету Ненилы Петровны, отвел Гришу к мадам Белковой.

Белкова сдавала комнаты жильцам-нахлебникам, а называлась "мадам" потому, что была чиновницей.

Гриша, разглядев ее, удивился: во рту у мадам была длинная папироса он никогда не видал до той поры курящих женщин, - левый ее глаз щурился от едкого дыма, платье на ней было особенное - ярко-зеленое, до пят, с кружевными засаленными оборками.

Изогнув брови, что-то уж очень черные, она извинялась перед Иваном Шумовым за свой, как она сказала, "пеньюар". Отец пробормотал сконфуженно: "Что вы, сударыня!" - и стал расспрашивать об условиях, на которых можно оставить у нее Гришу, хотя бы до весны только.

- У меня годами живут мальчики из лучших семей, - гордо сказала Белкова.

Отец с мадам принялись толковать о припасах, которые надо будет доставить из деревни - это кроме денег, - а Гриша начал размышлять о пеньюаре. Он сразу разделил его надвое: пень Юар. Стоит в бору старый пень, оброс бородой - длинным лесным лишайником, - зовут его Юаром.

Когда отец ушел, Гриша решил поделиться с мадам Белковой своими соображениями насчет пня. Та, выслушав его, кисло сморщилась:

- Какой неразвитой мальчик!

И ушла куда-то, должно быть на кухню. Оттуда сквозь худую дверь доносился дым, чад и крик Белковой:

- Я барыней была, барыня есть и барыней буду!

...Поздно вечером отец прощался с Гришей в темной прихожей, где стояли пыльные лари и пахло мукой и мышами.

- Вот как у нас вышло, сынок. Не винишь меня?

Гриша молча приник к его шершавому домотканому кафтану и замер.

- Большое мы с тобой дело задумали. Осилишь?

- Осилю, - прошептал Гриша; горло у него перехватило.

Потом он увидел себя посреди просторной городской комнаты с оборванными обоями в мелких розовых цветочках, с четырьмя койками у стен, с круглой железной печкой в углу.

На одной из коек, поближе к окну, лежал в полной форме реалиста кудрявый франт лет четырнадцати и читал книгу.

За столом, накрытым рваной пегой клеенкой, сидел мальчик, по виду Гришин одногодок, и жевал французскую булку. А мимо него, косясь на булку, ходил лохматый верзила и беспрерывно гудел:

- Восподи поми-илуй, восподи поми-и... - Увидев Гришу, он остановился: - Эт-та что за персонаж?

Гриша уже знал, что перед ним - его будущие сожители и что сам он тут - наравне с ними, ничем не хуже. Поэтому он не ответил на обидный и непонятный вопрос, молча уселся на стул с продавленным сиденьем.

- Фам-милия? - спросил верзила утробным басом.

- Шумов, - буркнул Гриша, чтобы отвязаться, потянулся к столу, взял с клеенки потрепанную тощую книжку с затейливой, будто из ленточек вырезанной, надписью: "Нива". Слева от надписи был нарисован бородатый барин. Он сидел в кресле, заложив нога на ногу, читал. Рядом с ним стояла нарядная женщина. А повыше поливал из лейки ржаное поле голый младенец.

Гриша перевернул страницу, но читать не пришлось. В дверях показалось багровое лицо, такое веселое и курносое, что Гриша не удержался, засмеялся. Про такое лицо в деревне сказали бы: "У бога жареное нюхает".