Владислав Крапивин - Семь фунтов брамсельного ветра (фрагмент)

Лоська тем временем выбрался из ванны. Встал на пороге - тощий, с торчащими волосами, с бледной, почти белой кожей, только ноги по колено, да руки по локоть в загаре, будто в коричневой морилке. А на впалом животе маленький изогнутый шрам - наверно, когда-то вырезали аппендицит. Ладошкой Лоська прикрывал на плавках злополучную дырку.

- Жень... я там майку на крючок повесил, а она в воду... Теперь надо ждать, когда высохнет.

Это была все та же футболка, в которой он явился ко мне позавчера. Но, конечно, уже не такая белая.

- Я сейчас постираю и поглажу. И штаны заодно...

Он сморщил нос-картошку, а сосульки волос будто ощетинились еще больше.

- Не...

- Почему "не"? Это же быстро.

- Потому что... чего ты со мной, как с приютским ребенком...

Мне... будто холодный кисель на голову. Липкий, противный, скользкими языками за шиворот. От неожиданности я брякнула самое глупое:

- Лось! Ох и свинья же ты все-таки...

Он минул, округлил рот. Натянулся весь, будто у него сто струнок под кожей. И я вдруг поняла, что все может кончится в один миг. Схватит свои зашитые штаны, прыгнет в них на ходу и уйдет не оглянувшись. И ничто не поможет, никакой талисман с корабликом...

"Господи, сейчас зареву... Что сказать?"

- Ты... не нормальный какой-то... Я же с тобой... все равно как с Илюхой, если бы он маленький был... а ты...

В другое время я такое никогда не выговорила бы. Это ведь... почти что признание в любви. Но надо было как-то объяснить ему! Удержать!

Он мигнул опять. Обмяк, ссутулился. Стал смотреть в угол. А я... тоже в угол, в другой. Потом Лоська с опущенной головой сделал шажок, другой. И такими вот мелкими шажками пошел ко мне по одной половице. Пол был старый, тонкая половица прогибалась и поскрипывала. Лоська двигался, набычившись, будто собирался уколоть меня волосами-сосульками. Я обмерла на стуле. Лоська остановился в полуметре, опустил руки, позабыв про дырку. Хлопнул толстыми своими губами, пробормотал:

- Жень... не злись. Просто... я...

Много ли надо человеку для счастья? Я поняла что сейчас прижму костлявого обормота к себе и зареву, как провинившаяся и прощенная первоклассница. Чтобы не случилось такого скандала, я дотянулась до валявшегося на столе гребня (деревянного, с рукояткой) и велела:

- Ну-ка стой смирно. Не мотай головой... - и принялась остервенело расчесывать Лоськины сосульки. Он веселел на глазах.

- Ай!.. Голову оторвешь!..

- И оторву. Зачем она тебе, такая дурная?

- Зимой шапку носить... Жень, ты не злишься? Я же...

"Понятно. Застеснялся, застыдился своего замызганного наряда, вот и брякнул про "приютского ребенка". А я... дура, да и только..."

Лоська опять ойкнул. Сказал дурашливо:

- Если хочешь, можешь меня это... воспитательным "тиклером"...

- Не смей говорить глупости! Человек никогда не должен давать себя в обиду.

- Тогда и ты... не обижайся.

- Я и не обижаюсь. И... всё. Как говорил Гамлет в переводе Пастернака, "дальнейшее - молчанье"... Знаешь, кто такой Гамлет?

- Знаю. Кино же есть... А Пастернак - это поэт?

- Поэт и писатель. Поумнеешь - прочитаешь... - Я последний раз провела гребнем по Лоськиным сырым волосам. - Ну вот, стал похож на человека. Всегда бы так...

"А влезешь сейчас в свои балахоны - и опять бомжонок с Рябинового бульвара..."

- Лоська, хочешь я тебе костюм подарю! Не бойся, он не кусачий, летний. Его раньше брат носил, но он почти новый. А?.. Только давай без глупостей про приюты и гуманитарную помощь! Мне просто жалко, что костюм лежит без дела. На нем ведь корабль. Корабли... они плавать должны, а не лежать в темном ящике... Ну?

Он опять надул губы. Но без обиды.

- Чего "ну"? Покажи... корабль-то.

Я кинулась в большую комнату, там стоял наш древний "семейный" комод. Вытянула тяжелый ящик. Перетряхнула стопку старых штор, полотенец, салфеток. Илюшкин костюмчик лежал среди них - выстиранный, поглаженный, словно ждал хозяина. Я вернулась в комнату. Развернула перед Лоськой сине-зеленую рубашку-водолазку с красным галиотом на груди.

- Ух ты... - шепотом сказал Лоська.

- Ну-ка, примерь.

Лоська не капризничал. Вмиг натянул шорты, умело завязал на поясе шнурок, нырнул головой и руками в рубашку. Разгладил ее на груди. Вопросительно глянул на меня.

- Во! - я показала ему большой палец. - Иди в прихожую, там зеркало.

Напротив двери стояло трюмо - такое же древнее, как комод ("приданое" маминых родителей, которых я никогда не знала). Я включила свет. Лоська во всей красе отразился в пятнистом стекле. Костюм оказался широковат, но лишь чуть-чуть.