Геомар Куликов - Пушкарь Собинка

Собинка, по всегдашней своей привычке, молча кивнул головой: об чём, мол, толковать?

— И ещё…

Развязал Евдоким пояс. Снял нож в кожаных ножнах, коим Собинка давно любовался. Более ему нравился, нежели нарядный чужеземный кинжал, подобранный Авдюшкой.

— Другой мой подарок. Кончились мирные дни. Начинаются ратные. Без оружия воин — всё одно что лук без тетивы. Мало от него пользы. Сдаётся мне, быть тебе рано или поздно в деле. Не устоишь в стороне. И нож этот, что служил мне верою и правдою, тебе послужит!

— А ты как? — спросил Собинка, принимая драгоценный дар.

— Будь спокоен. Добуду себе оружие. У меня с Ордой свои счёты. Не ради плотницкой работы я тут.

— Спасибо! — волнуясь, сказал Собинка. Расстегнул ворот рубахи и сунул нож за пазуху.

— Нет, дружище! — остановил Евдоким. — Погоди! Нож за пазухой держат воры да трусливые, слабые духом люди. Носи его, как я носил. На поясе. Вещь он нужная для многих дел. Хлеба ли отрезать кусок, поправить лук али чего другое — без него не обойтись.

И опять молчком согласно кивнул головой Собинка. Приладил Евдокимов подарок к своему ременному пояску. Сдвинул на левый бок. Ловчее так, коли понадобится, достать из ножен.

Деревянную куклу сунул за пазуху. Против чего Евдоким не возразил ни единым словом. Вздохнул только.

— Ладно, парень. Чего травить душу? Пойдём отсюда!

— Погоди чуток, — попросил Собинка. — Впервой я тут.

— Добро, — согласился Евдоким, будто с ровней. — Не на пожар торопимся.

— А там, — кивнул Собинка на другой берег, — земля уже ихняя?

— Нет. Сначала лежат рязанские земли, великие князья коих ох как временами враждовали с великими князьями московскими.

— Шли против своих, значит, русских?!

— Да, друже, — с горечью подтвердил Евдоким. — Два года спустя после битвы на Куликовом поле великий князь рязанский Олег указал хану Тохтамышу, который шёл на Москву, броды через Оку. И были вместе с ханом Тохтамышем русские же князья суздальско-нижегородские Василий и Семён Дмитриевичи.

— И взяли Москву?

— Не силой. Ложью и обманом. После трёхдневного безуспешного приступа. А взявши, разорили и сожгли дотла. Народу перебили — неведомо сколько…

— А ныне Рязань с кем?

— С нами. Только и Ахмат не один, в союзе с великим князем литовским и королём польским Казимиром.

Почудились Собинке топот и ржание коней на другом берегу.

Схватил Евдокима за руку:

— Скачет там кто-то…

— Наши кони, на берегу нашем, — успокоил Евдоким.

Вели на водопой коней русские воины. Загорались в вечерних сумерках костры многотысячного войска. Громкие приказы отдавали начальные люди. Перекликались рядовые воины. Кто-то запел песню. Подхватили её другие голоса.

Полки, приведённые великим князем Иваном Ивановичем, готовились к первой ночёвке на Берегу.

Утром Собинка, не обременённый никакими заботами и снедаемый любопытством, отправился бродить по расположению русского войска. Много ли увидишь в походе? Всё застилала пыль, поднятая тысячами людских и конских ног. И дядька Савелий с Евдокимом запрещали далеко отходить. Мудрено ли затеряться в полках разных городов? А тут Евдоким с дядькой Савелием обретаются возле великокняжеского шатра. Найти его проще простого, всякий укажет.

Шагает неспешно Собинка. Ноги босы. Голова открыта. Волосы, под солнцем выгоревшие, аккуратно причёсаны. Дедова выучка. Следил, чтобы сыновья и внуки всегда были опрятны. Штаны на Собинке белые, холщовые, выстираны ещё мамкой. На смену старым надеты впервые. Рубашка и вовсе новая, алого цвета. И гордость Собинки великая — на пояске кожаном в кожаном же чехле — Евдокимов подарок, нож с рукояткой орехового дерева.

Пошёл Собинке тринадцатый годок. Из-за высокого роста смотрится пятнадцатилетним парнем.

Сейчас для Собинки нет желаннее встречи, чем с Никифором. Да как его сыскать в суматошном многолюдье? Крутит Собинка головой — не видать сурового пушкаря. И уже на обратном пути, когда потерял всякую надежду, мелькнула вдруг на самом берегу в кустах чёрная борода.

Собинка сразу в те кусты. И точно. Знакомец его с двумя дюжими малыми ворочает пушку.

Разглядел Собинка пушку досконально. Короткая. Если торчком поставить, по грудь ему будет, не более. Зато жерло, ровно открытая пасть, — широкое. И, видать, та пушка тяжёлая. Одному человеку не поднять.

Начали Никифор и два его помощника устанавливать пушку вроде как на двухколёсную телегу. Сообразил Собинка: чтобы передвигать ловчее пушку.