Альберт Лиханов - Лабиринт

Так вот, значит, когда все началось. Они помирились давно, а игра продолжалась. Отец все добивался Темкиной дружбы. И добился.

- Не горюй! - сказал вдруг Темка наставительно. - Не горюй, а радуйся.

Толик посмотрел на Темку и вдруг увидел, что глаза у него совсем взрослые. Темкины глаза не обижались, не горевали, а понимали... Понимали!

- Ведь он твой, отец-то, - сказал Темка задумчиво. - И слава богу, что все кончилось...

Темка помолчал, обдумывая что-то.

- Ты знаешь, - подтвердил он, - это даже хорошо, что все кончилось так, хотя, честно сказать, я к твоему отцу... - он помолчал, - привык... Но если бы он остался, все равно ничего не вышло... Про своего отца я бы не забыл.

Толик опустил голову.

- Хвост морковкой! - сказал Темка и улыбнулся. - Помнишь, ты всегда говорил: хвост морковкой? - Он помолчал, словно выбирал слова. - Я тебя знаю, - сказал он. - Ты сейчас ругаешь Петра Ивановича. Думаешь, он меня обманул, мою маму... Нет. Он ошибся. Он просто очень ошибся, ты не суди его. Ему тоже нелегко.

Толик вздохнул, всмотрелся в Темку.

- Удивительный ты человек, Темка, - сказал горько Толик. - Тебя бьют, а ты улыбаешься.

Темка помолчал и вдруг засмеялся.

- Я ведь боксер, - сказал он. - Так и должно быть, какой же я иначе боксер...

И вдруг некстати, совсем не вовремя, невпопад, не к, месту Толик вспомнил, как рассказывал Темка про отважного кашалота. Смертельно раненный кит вдруг повернул к судну и, разогнавшись, врезался в корабль.

Темка улыбался тогда, рассказывая эту историю, и говорил, что люди должны походить на этого отважного кашалота.

А то какие же они люди?

7

Дома было как в праздник.

Стол накрыт хрустящей скатертью, уставлен тарелками со всякой едой, а в полных стопочках дрожит водка. Отец и мама сидят нарядные - отец в новом костюме, мама в своем любимом платье. Одна баба Шура обыкновенная - серый платок, серая кофта, острый носик из-под платка.

- Давай скорее, - сказала мама, едва вошел Толик, - мы тебя заждались. - Сказала так, словно они куда-то опаздывали.

Толик внимательно оглядел отца. Новый костюм сидел на нем хорошо, ладно обтекал широкие плечи, и рубашку он купил новую, дорогую, и красивый галстук. Просто на жениха походил отец. Вот только лицо у него было вовсе не жениховское, а серое и усталое. Будто он прошел сто километров пешком и, едва умылся, сразу за стол сел.

Совсем недавно Толик отца обвинял, считал, что он обманул Темку - да так ведь все и было, - а теперь обида уходила. Может, в самом деле? Может, прав Темка - отец ошибся? Жестоко и больно для всех, но ошибся, и его надо не винить, а понять.

Отец поднял рюмку с дрожащей водкой.

- Давайте выпьем, - сказал он задумчиво. - Давайте выпьем за то, чтобы все было хорошо.

Мама согласно кивнула головой, чокнулась с отцом. Чокнулась и бабка, но пить не стала, только пригубила и поглядела на отца колючими глазами.

Отец опустил голову и слепо тыкал в закуску вилкой.

Да, невеселый получался праздник! Толик думал, это будет светлый-светлый день, такой день, когда в тебе звенит таинственная струна, когда петь хочется, когда ты сумеешь сделать все, что захочешь. Еще бы ведь они снова сидят вчетвером, они снова вместе, но только теперь по-другому. Оттого и смотрит бабка колючим взглядом, что все по-другому, победили ее отец и мама. Поняли они друг друга наконец.

Толик ковырялся в тарелке - такая вкуснота, но есть не хотелось, не было, как назло, аппетита, а все думалось, думалось, будто он мудрый старец.

Поняли родители друг друга, но вот сами не радуются, что теперь все позади. Чему действительно радоваться, если с таким трудом поняли они все, если понимание это оказалось таким долгим, запуганным и тяжким.

Толик как бы со стороны оглядел стол, за которым они сидели. Не было тут ни одного правого человека. Каждый виноват в том, что случилось. Раньше Толик одну бабу Шуру во всем обвинял, но теперь-то он точно знал: и мама, и отец, и он сам - все виноваты. Все виноватые они, все до одного, но все же и пострадавшие. Бабка - власть потеряла, у Толика куча несчастий была, а про маму с отцом и говорить нечего. Не зря они, хоть и нарядные, хоть и праздничные, а совсем невеселые.

Отец встрепенулся, улыбнулся криво.

- Ну ладно, - сказал он, - что было, то миновало! - Взглянул на бабку, поднял стопку: - Давайте выпьем, Александра Васильевна, чтоб остаться нам добрыми родственниками!

Бабка опять кольнула его острым взглядом, но смолчала, только вздохнула тяжело и залпом опрокинула стопку, аж в горлышке у нее сбулькало: ну баба Шура!