Любовь Воронкова - Собрание сочинений в трех томах. Том 2. Село Городище. Федя и Данилка. Алтайская повесть - Повести

Бабушка Тарынчак обернулась к Чечек:

— Что он говорит?

У Чечек лукаво блеснули глаза.

— Он говорит: дай еще чего-нибудь!

Бабушка засуетилась. Вот еще есть вяленое мясо…

Андрей Никитич, увидев новый кусок мяса, замахал руками:

— Да я сыт, спасибо!

Но Чечек, пряча улыбку, покачала головой:

— Нельзя, нельзя! Хоть кусочек скушайте, а то бабушка обидится!

Андрей Никитич отведал вяленого мяса, а бабушка все кивала головой и просила еще покушать.

— Чечек! — взмолился Андрей Никитич. — Ну ты скажи бабушке, объясни ей, что я сыт. Понимаешь? Сыт!

— Да она мне не верит, — ответила Чечек.

— Ну, тогда я сам скажу. Как по-алтайски сказать: «Спасибо, я сыт?»

— Это по-алтайски надо так сказать: «Тойбодым!» [20] Тойбодым — не наелся.

— Тойбодым, бабушка, тойбодым! — обратился Андрей Никитич к бабушке Тарынчак.

Та слегка растерянно посмотрела на гостя, а Чечек, задыхаясь от смеха, отскочила в темный угол, к кадушке с чегенем.

— Ну что ж ты, бабушка! — сказала она. — Дай гостю еще чего-нибудь. У тебя в кошелке яйца есть, а ты и забыла.

— А сейчас, сейчас! — обрадовалась бабушка.

И, живо достав кошелку с яйцами, принялась жарить яичницу. Андрей Никитич вскочил:

— Да что же это такое? Да я тойбодым, тойбодым! Ну что мне с нею делать?!

Чечек не выдержала и, взорвавшись смехом, повалилась на разостланную шкуру козла. Бабушка Тарынчак, подозревая какую-то шалость, смотрела на нее. А Андрей Никитич догадался:

— Ты что это придумала, а? Ты, видно, меня не тем словам научила? Ах, разбойница, ну погоди ты у меня! Приедешь в Москву — я тебе припомню, я тебя еще не так накормлю!..

А бабушка уже подавала яичницу, принимаясь снова угощать гостя.

— Да он сыт, бабушка, сыт! — смеясь, объяснила Чечек. — Уж он давно сыт — это я нарочно такие слова ему сказала. Оставь его, бабушка, дай ему отдохнуть!

Бабушка Тарынчак погрозила Чечек желтым от табака пальцем, на котором слабо блеснуло кольцо из красной меди:

— Без озорства у тебя никогда не обходится! — и, постелив гостю постель, села к огню и закурила свою большую черную трубку.

— Нет, вы мне все-таки скажите, — попросил Андрей Никитич, — как же вы живете в таком шалаше зимой?

— Так, — ответила Чечек. — Весь день костер горит. И всю ночь.

— Да ведь ночью все уснут, а костер погаснет.

— Конечно, погаснет.

— Ну и как же? Мороз ведь!

— Я не знаю как, — сказала Чечек, — вон бабушка знает… Бабушка, расскажи, как зимой живут в аиле. Замерзают, наверно?

— Все бывает, — ответила бабушка. — Ну, да старым ничего. А вот маленьким плохо было. Маленьким плохо.

Бабушке Тарынчак вдруг вспомнилось ее детство, далекое-далекое, будто приснившееся во сне.

— Мороз… Мороз… Мать вечером принесет большую охапку топлива, чтобы на всю ночь хватило. Сварит мясо, поужинаем. И тут самый трудный час наступает. Самых маленьких мать укладывает спать возле огня, а я побольше — мне около огня негде. Моя постель подальше от огня, в ямке, выкопанной в земляном полу. Мать берет меня на руки и тащит, а я бы от огня ни за какую сладость не отошла! Уложит меня в эту ямку, укроет овчиной. Теплая овчина, а от земли со всех сторон мороз лезет. Согнешься и дрожишь. Зубы стучат, стучат… Долго не спишь, долго. Лежишь, слушаешь. А за стеной коровы ходят, снег под копытами скрипит… Понемножку обогреешь свою ямку, уснешь… А ночью огонь погаснет. Дети заплачут от холода. И я заплачу. Мать встанет и опять запалит костер. Так опять согреемся… А утром на овчине целый комок инея. Дышишь во сне, а на овчине иней нарастает… Выскочишь из-под овчины да опять к огню… Плохо детям в аилах жить! Плохо!

— И взрослым не лучше, — вздохнул Андрей Никитич, когда Чечек перевела ему бабушкины слова. — Нет, не лучше. Пора людям эти аилы бросать. Пора!

— Да уж теперь народ бросает, — сказала бабушка. — Летом еще живут, а зимой нет. Зимой в избу уходят.

…Утром, после того как приезжие позавтракали и попрощались со всеми, кто жил в бригаде, Андрей Никитич сказал:

— А что, это озеро Аранур, о котором мне в Горно-Алтайске рассказывали, далеко отсюда?

— Где-то здесь, — ответил молодой алтаец-актер, — но где именно — не знаю.

Третий человек — тоже москвич, седой и голубоглазый, которого все называли режиссером, — спросил:

— И что за Аранур?

— Да озеро такое. Про это озеро всякие чудеса рассказывают.

Бригадир Иван Тызыяков, провожавший их, сказал:

— Это совсем недалеко. Километров восемь — вот и будет озеро Аранур. Только близко к нему не подъедете, согра кругом…