Елена Матвеева - Черновой вариант

Мне плохо одному. Не могу один наслаждаться приключениями и Прекрасным. Я хочу, чтобы кто-то со мной вместе все это видел и переживал и было бы с кем вспомнить, чтобы это не осталось во мне, не погрязло в каждодневности, не умерло. Хорошо бы, рядом сидел сейчас... не Капусов, не Тонина, не отец.

Славик бы сидел. Мы бы с ним еще куда-нибудь залезли. А потом я бы спросил его: "А помнишь?.."

В Новгороде я был ужасно одинок, а хуже этого не бывает.

16

Вечером я уехал. В поезде еще раз прочел путеводитель, а потом рассказывал Капусову, как насыщенно провел время, как меня чуть не заперли на ночь в Софии и как все было здорово. Надеялся, что он упомянет о путешествии Тонине. Я был очень рад, что вернулся. Уезжать следует хотя бы ради того, чтобы возвращаться.

У меня было такое отличное настроение, что я ласково и покровительственно поговорил на перемене с Надей Савиной. Мы даже из школы возвращались вместе. Я ей рассказывал про свои приключения, и все выходило радостно и замечательно. Надя слушала не дыша и не знала - не для нее я разглагольствую. Иду себе и представляю, что Тонина рядом.

Надя, конечно, влюблена в меня. Но сегодня это почему-то не тяготило, может быть, потому, что я такой веселый и довольный. Сегодня я даже немного благодарен Наде за то, что она идет со мной, разув глаза и уши, как верный пес, с готовностью идти вот так хоть на край света.

И еще открытие. У Нади ярко-синие глаза. Прямо как васильки. Она постирала форменное платье и пришла сегодня в свитере. Свитер - синий. Встала к окну, солнце бьет, тут я впервые заметил - глаза у нее синющие. Синий свитер, синий взгляд. Смешно краснеет.

Она застенчивая, а отвечает у доски громко, четко выговаривал слова, будто смелости ищет в своем голосе, а сама боится сказать что-нибудь не так. Меня все это немного трогает, но я чувствую превосходство - ведь влюблена-то она - и веду себя свободно и немного небрежно.

17

Тридцатое сентября.

Несколько дней назад я сделал гениальное открытие. Теперь стены в нашей комнате увешаны "керамическими" плитками разной величины, очень красивыми по цвету. На них новгородские церкви.

Делается так. Берется дощечка и на ней из замазки вылепливается рельефная картина. Покрывается зубной пастой (иначе не ляжет акварель), раскрашивается.

Теперь пройтись по всему этому мебельным лаком, и дощечка готова. Акварель под лаком немножко плывет, и получаются подтеки, красочные наплывы - с виду настоящая керамика.

У меня открылся прямо-таки талант к лепке. Уже перелепил половину картинок из путеводителя. Мама восторгается, правда с некоторым недоверием. У нее совершенно не развит вкус. Она не чувствует дыхания современности. Поэтому на стенах у нас и висит газетница с вышитыми болгарским крестом ирисами и какаято пошлая ширпотребная картина изображение под китайскую акварель, рамка под бамбук. Розы, птицы и иероглифы.

Сегодня опять шел с Надей домой из школы. Она говорит:

- А у меня именины.

- Почему ты так думаешь?

- Я не думаю, я знаю. Вера, Надежда, Любовь и Софья. Тридцатое сентября.

- Хитро придумано. День рождения тебе и именины. А когда у меня именины?

- Вот этого я не знаю. Спрошу у бабушки.

И вдруг я раздобрился:

- Идем, я тебе подарок подарю, раз у тебя именины.

Повел ее домой. Перед Надькой мне ничуть не стыдно нашей газетницы, покрывала и горы подушек с кружевной накидкой. Тем более, Капусову она про газетницу и подушки не расскажет. Надька же влюблена, а любовь скрытна, это уж я знаю точно.

Привел я ее и поставил перед моими изделиями из замазки.

- Выбирай.

Сел за круглый стол, закурил, чтобы произвести на нее впечатление, и наслаждался ее растерянностью.

Она тоже села за стол, так, чтобы видеть пластины.

- Замечательно! - будто выдохнула. Сидела тихая, красная как рак, сложив на столе свои крупные, в цыпках руки, круглые, с круглыми же ногтями.

- Я тебе кофе сварю, раз уж у тебя именины.

А ты выбирай, не стесняйся. Сам делал.

Я вернулся. Она продолжала сидеть так же, как я ее оставил, с зачарованным синим взором.

- Неужели ты сам все это сделал? Из чего?

- Секрет фирмы. Только оно не совсем твердое. На стенку можно вешать, а ногтем ковырять нельзя.

Налил ей кофе.

- Ты сам выбери, - попросила Надя.

Я снял ей Софийский собор.

- Здесь, - показал, - я чуть не переночевал.

Она будто в лотерею выиграла. Как же это просто - сделать ее счастливой.

- Славно у вас, - сказала она.

- Не очень. - Я вздохнул. - Если бы у меня была своя комната, я стены обшил бы тростником, повесил бы фонарь и клетки с птицами.