Юрий Коваль: Про них (Рассказы)

Стало как-то не по себе.

Я и раньше слыхал про чёрные ёлки, но думал, это так — болтовня.

Огляделся.

Чёрных ёлок было немного. Они стояли поодаль друг от друга и всё-таки окружали меня кольцом. Тут стало совсем неприятно, что ёлки кольцом, а я — в середине.

«Окружают, — подумал я. — Сейчас двинутся, и мне — конец».

Но ёлки не двигались. И ничто не двигалось, не шевелилось в глубоком зимнем лесу.

Тронул я чёрную ветку, и тут же обрушилась на меня с макушки снежная лавина, завалила снегом, снег набился за воротник.

— Ладно, ладно, — сказал я. — Не буду я вас трогать, не буду.

В руке у меня остались три еловых иголочки. Они были чёрные как уголь, а пахло от них обычной зелёной смолой. Я спрятал их в спичечный коробок.

Присел на пенёк, посидел, посмотрел.

Лес был завален снегом, но здесь, в черноельнике, было особенно глухо и темно. Совсем мало дневного света проникало в эту глухомань, а ёлки вбирали в себя свет, прятали под ветки, прижимали к стволам.

— Ну вот, — сказал я Орехьевне, вернувшись домой. — Видел чёрные ёлки. Три еловых иголочки принёс.

— А Дедку-то видел?

— Какого Дедку?

— Ну как же. Там, в глубине леса, стоят кольцом чёрные ёлки, а посредине Чёрный Дедко сидит. Там прячутся самые чёрные силы, таятся под ёлочками. Как же ты Дедку-то не видел?

— И не знаю как.

— Да ты вспомни. На пенёчке не Дедко ли сидел?

— На пенёчке я сам сидел.

— Ну-ну, — сказала Орехьевна и внимательно оглядела меня, — ты вроде пока не дедко. Только глаз у тебя темноват. Смотри уж — не сглазь никого.

— Да что ты, что ты, — заволновался я. — Не буду.

— Тогда брось эти иголки в огонь.

Я достал чёрные еловые иголочки и бросил их в печку.

Они скрючились, вспыхнули и сгорели.

Вороны вообще-то очень умные птицы.

Идёшь, к примеру, без ружья и всегда подойдёшь к вороне близко, а уж если идёшь с ружьём — до вороны никогда не дойдёшь.

А тут у нас вдруг одна глупая ворона объявилась. С чем угодно к ней подойдёшь — хоть с ружьём, хоть с пушкой.

Но вообще-то к ней особенно и подходить никто не собирался. Все люди заняты, у всех заботы — не до ворон.

И тогда эта глупая ворона сама надумала к людям подходить. Подойдёт к трактору и смотрит, как тракторист гайки крутит. Или подлетит к магазину, сядет на крылечко и глядит: кто чего в сумке несёт — кто хлеб, а кто постное масло.

И особенно ворона привязалась к одной нашей деревенской бабе Кольки-механизатора жене. Куда она идёт — туда и ворона летит. И уж если увидишь — глупая ворона крутится, значит, здесь где-то рядом и Кольки-механизатора жена.

Ребятишки, конечно, веселятся, да и взрослые дразнятся:

— Эй, привет! Воронья невеста!

— Да не воронья я невеста, а Кольки-механизатора жена!

Вот однажды пошла жена Колькина на колодец. Набрала воды, оглянулась, а ворона рядом на снегу сидит, глядит на неё вороньим глазом. Тут жена эта схватила ведро и окатила ворону с головы до ног. Обиделась ворона. Сидит на снегу мокрёхонька, глядит вслед глупой бабе.

Тут все в деревне напугались: замёрзнет ворона. А ворона залетела в магазин, уселась там на прилавке, обсохла кое-как. А потом снова полетела Кольки-механизатора жену искать.

— Да что же это такое! — сказал я. — Чего она к ней привязалась? Ну, привязалась бы ко мне. Я бы её водой не обливал, я бы ей хлеба накрошил.

— И ничего особенного тут нет, — сказала Орехьевна. — У Кольки-то механизатора жены по две серьги в каждом ухе. Да и на шее побрякушки висят. Вороне нравится, как они блистают, летает за ней, побрякушку хочет. Вот и отдала бы вороне серьгу, небось не обедняла бы.

Не знаю уж, правильно сказала Орехьевна или нет. Но только если б за мной ворона летала, если б меня любила, я бы ей крошки хлебные сыпал и побрякушки дарил, а водой бы никогда не обливал. Но не меня полюбила ворона. Полюбила она жену Кольки-механизатора. Вот всё-таки какая глупая бывает на свете любовь!

Да что это такое! Куда ни пойдёшь — всюду заячьи следы.

А в саду не то что следы — настоящие тропы натоптали беляки между груш и яблонь.

Стал я считать по следам, сколько зайцев приходило ночью в сад.

Получилось одиннадцать.

Обидно мне стало — всю ночь спал как убитый, а зайцы мне и не снились.

Надел я валенки и пошёл в лес.

А в лесу заячьи тропы превратились в дороги, прямо какие-то заячьи шоссе. Видно, ночью беляки да русаки табунами тут ходили, в темноте лбами сталкивались. А сейчас ни одного не видно — снег, следы, солнце.