Геннадий Михасенко: Неугомонные бездельники

- У! - гуднул я. - Самый раз.

- Берите пару.

- А можно три, чтоб не провисало?

- Берите три, но не сломайте. Сцена - это хорошо, а мне забор надо перегораживать.

Бруски были новенькие - белые и пахли смолой. Мы отделили три штуки и понесли. Лазорский развалисто шел впереди.

- А вы читали программу концерта? - спросил я.

- Читал. Существенная программа.

- А придете?

- Не знаю. Разве что оградные частушки послушать.

- Конечно. Там даже один куплет про вас есть.

Лазорский остановился и, обернувшись, спросил:

- Про меня?.. Это какой же?

- А вот приходите - услышите.

- А все-таки?

- Не можем - концертная тайна! - гордо заявил я.

- Ишь ты. А если что нехорошее?

- Все равно тайна.

- А ну-ка опустите пока бруски. А то, я смотрю, вам тяжело держать их вместе с тайной-то, - добродушно, но твердо сказал вдруг управдом.

- Да что вы, Степан Ерофеевич, ничего плохого про вас! - воскликнул я.

- Опустите-опустите... Вот так... Так что там про меня?

- Да то, что...

- Стихами-стихами, - перебил Лазорский. - А то не выпущу.

- Пожалуйста! - небрежно сказал я. Черт меня дернул выболтнуть! Не отказываться же теперь от брусков! И я прочитал:

Нам приходится несладко,

Дяди, тети и отцы!

Вот бы сделать спортплощадку

Там, где спеют огурцы!

Мы бы сделали и сами,

Если б дали огород.

Но Лазорский, сам с усами,

Огорода не дает!

Лазорский шоркнул пальцем под своим носом, точно проверяя, нет ли в самом деле усов, и воскликнул:

- Ах, вон куда прицел!.. Так-так. Сейчас я кое-что начинаю понимать. Значит, в лоб не удалось, решили сбоку ударить!

- В какой лоб? - спросил я.

- Анечкин огород - это что, не лоб?

- Это не мы. Вы сами разбирались.

- Вас разберешь! На то вы и ребятня, что - хвать! - и концы в воду!.. А на меня частушки зря сочинили. Народ хозяин над огородами, а я тут ноль без палочки. Так что, Кудыкин, вычеркивай свои куплеты к чертовой матери! Прославите ни за что на весь город. Мучитель детей, скажут. Вычеркивай.

- Ну, тогда сами вместо частушек выступите и потребуйте, чтобы нам дали место! - заявил я.

Растопырив толстые пальцы, Лазорский прижал к груди ладонь и умоляюще протянул:

- Ребятки, ну какой дурак, извините, отдаст вам свой огород под футбол? Вы подумайте!

Славка не выдержал и сказал:

- А разве дядя Федя дурак?.. Он нам отдал весь свой огород. Пять метров!

Лазорский нахмурился.

- Это какой дядя Федя? Федор Иванович?.. Ну, милые, не знаю. Если уж вы меня лично берете за горло, то пожалуйста - метр от моего огорода режьте! А чтобы весь - вы хоть на вокзальной площади пойте про меня - не дам.

- Метр - что? Один да пять - шесть, - грустно подвел я. - На шести метрах только семечки щелкать.

- Не знаю, - повторил управдом. - Говорите с народом сами, а меня ни в частушки, никуда не втягивайте. Обещаете - берите бруски, а нет... - он расстроенно махнул рукой.

Жаль было сдаваться, но Степан Ерофеевич так серьезно расстроился, и так нам требовались бруски, что я сказал:

- Обещаем, - и вздохнул.

- Ну и молодцы.

- Только нам бы еще три-четыре доски метра по два.

- Глянем в сарайке.

Все нам дал Степан Ерофеевич, даже гвозди и молоток, буркнув, что у Куликовых, наверно, и этого нет. Мы сложили бруски носилками, погрузили доски и пошли. Щедро уплатил управдом за куплеты, за нашу борьбу. А писать другие, безуправдомные, стихи уже было некогда. Что же делать? Неужели концерт вхолостую выстрелит?.. Горько пережевывая весь разговор с Лазорским, я вдруг в последних его фразах уловил какой-то пульс. Странный я комиссар - сам почти ничего не выдумываю, а все подхватываю да улавливаю... Пульс этот так растокался, что я замедлил шаги. Стой-стой, да это же гениальная мысль! Я выронил бруски, так что загремели доски, быстро повернулся к Славке и, протянув к нему руки, крикнул:

- Славка, ура-а!.. Сегодня будет революция!.. Сегодня мы получим землю, как крестьяне в семнадцатом году! Вот от этого столба, - я хозяйски зашагал вдоль забора. - И вот до этого!.. Пять огородов! Хватит?

- Хватит, - невесело сказал Славка.

Он не верил. Я рассмеялся, подхватил бруски и у крыльца Куликовых шумнул:

- Эй, люди!

Я хотел им объявить о сегодняшней революции, но вместе с нашими девчонками выскочила и Марийка, прибежавшая без нас. Я обрадовался, но осекся - Марийка была еще не нашей. Но девчонки и так возликовали, увидев столько строительного материала и решив, наверное, что для этого я их и звал. Эх, курицы близорукие!

С перекрытием мы со Славкой провозились недолго. Затащили все на крышу дома, сколотили там прямо против крыльца раму, обтянули ее тремя старенькими одеялами и, спустив на сени, подвинули вплотную к стене. Рама легла точно на оконные наличники. На кухне, конечно, сразу потемнело, и девчонки довольно загудели.