Евгений Наумов - Коралловый город или приключения Смешинки

- Ишь, разошлась ведьма... Шишига в ответ лягнул Выжигу:

- Покажем ей богатство, а?

И оба проворно бросились к грудам жемчужин. Они принянлись пинать их, расшвыривать горстями, втаптывать в песок. Словно искры взлетали из-под кривых косматых ног! Жемчунжины сыпались в море с тихим бульканьем.

Ведьма сначала остолбенела, но лишь на миг. Затем, испунстив страшный вопль, обрушила на хулиганов свою клюку и проклятия. Она осыпала их хлесткими ударами - эхо разленталось в лесу, словно по тугим мешкам молотили. Но хулиганы только посмеивались да поеживались, будто их щекотали. Что для их дубленых шкур были старушечьи удары!

За минуту все было кончено - от сокровищ ведьмы не останлось и следа. Гнусно похохатывая, черти бросились улепетынвать в лес. За ними с воем мчалась карга, размахивая клюкой.

Тьма под деревьями сгустилась, но Остроклюв не спал. Он с нетерпением ожидал рассвета, чтобы найти утерянный смех золотоволосой девочки. В лесу гукали нечистые и лешие, по временам Дед Филин с тускло горящими глазами возникал и неслышно парил в воздухе, высматривая добычу.

Когда луна встала над головой Остроклюва, под ногами его неожиданно расцвел папоротник. Дрожащий алый свет разлился вокруг из-под широких листьев столетнего папоротника, которые трепетали при полном безветрии. Удивленный Остронклюв невольно отступил в сторону. Шарахнулся прочь Финлин - он не любил света и поспешил укрыться в чаще. Остронклюва ослепила яркая вспышка, и показалось ему, что разндался тихий колокольчиковый смех девочки. Но тут же нанступил мрак - листья папоротника, сомкнувшись, погасили свет.

Издали, нарастая, несся свист и зловещий гул - то летела на клюке ведьма. Не успев приземлиться, она бросила в море светящийся колдовской камешек. Снова забурлила вода, и понказался Лупибей.

Вид его был жалок. Весь посинев, он кашлял, глаза чуть не вылезали из орбит. При каждом приступе щупальца от боли сучили в воде.

- А, старая обманщица! - прохрипел он.- Ты... кха-кха?.. пожалеешь, что кхе-кхе!.. меня, великого... Ведьма, не слушая его, запричитала:

- Изобидели меня, обобрали негодные лесные хулиганы Выжига да Шишига! Жемчуг в море побросали, раковины растоптали да еще посмеялись вволю! Защити меня, Лупибей, прикажи собрать и вернуть мое богатство...

Глаза Спрута торжествующе блеснули.

- Ага, и тебе не впрок! То-то же!

Только тут заметила ведьма его плачевный вид.

- Что с тобой, милый да любезный?

- Теперь я милый... любезный, - пробурчал Лупибей. - А был противный да скользкий!

- Я ведь не со зла...- залебезила старуха.

- Ладно!- прервал ее Спрут.- Эй, слуги! Прибыл ли цанревич наш Капелька?

- Едет... едет...- донеслись из глубины тихие почтительнные голоса.

Вода расступилась и с шипением хлынула на берег. Шесть Каракатиц медленно, торжественно вынесли на берег большую перламутровую карету, сиявшую в лунном свете. В ней, скренстив ноги, на перине из мягчайших губок, сидел юный царевич Капелька в белоснежной накидке, заколотой на плече булавнкой с крупной розовой жемчужиной. Не сходя на берег и не меняя позы, царевич обратился к ведьме:

- Чужое веселье - не веселье, - голос его был тих и печанлен. - Я говорил это Лупибею, но он не верил. Десятки поднданных моих мучаются сейчас. Те, кто вкусил твоих зерныншек, радовались и веселились вначале, потом кашляли и задынхались. Нет, не то принесла ты нам, не то...

Голова его поникла, черные кудри закрыли бледное лицо с жаркими глазами. На зубчиках его тонкой золотой короны, словно капельки чистейшей росы, сверкали и переливались алмазы.

- Кто же знал, касатик мой? - всплеснула руками ведьнма. - Зернышки те взаправдашние, неподдельные. Целый год трудилась я от зари до зари, собирая их по селам и городам. Для вас старалась. А что за труды? Опять бедна я, как сучок отломанный, в тряпье да рванье. Ограбили нечистые, надсмеялись!

Царевич молчал. Старуха подступила ближе.

- Смилостивься надо мной, бедной! - крикнула она так, что юноша вздрогнул.- Прикажи вернуть богатство! Капелька покачал головой.

- Другое меня занимает - как одарить весельем моих подданных. Не я, а Уныние царит в моем Коралловом городе. Почему так?

Он дал знак, чтобы его несли обратно, но старуха затаранторила, перемежая просьбы и лесть скрытыми угрозами. Царенвич слушал, не перебивая, слушал и Остроклюв, укрывшись в чаще и содрогаясь от омерзения к злобной старухе. Ему так и хотелось крикнуть царевичу: "Так верни веселье людям ведь оно вам не нужно!"