Марсель Паньоль: Слава моего отца (Детство Марселя - 1)

Каждый месяц, получив в мэрии6 свой учительский "оклад", он приносил домой разные диковинки: рваный намордник (50 сантимов), затупленный циркуль-делитель с отломанным кончиком (1 франк 50 сантимов), смычок от контрабаса (1 франк), хирургическую пилу (2 франка), морскую подзорную трубу, через которую все было видно шиворот-навыворот (3 франка), нож для скальпирования (2 франка), охотничий рог, немного сплюснутый, с мундштуком от тромбона (3 франка), не говоря уж о прочих загадочных вещах: назначение их осталось навеки неизвестным, и мы натыкались на них во всех углах дома.

Эти ежемесячные приобретения были для нас с Полем настоящим праздником. Но мать не разделяла нашего восторга. В недоумении разглядывала она лук с островов Фиджи или "точный" высотомер, стрелка которого, однажды поднявшись до цифры на шкале, указывающей 4000 метров (то ли при восхождении владельца высотомера на Монблан, то ли при его падении с лестницы), раз навсегда отказалась оттуда спускаться.

Мать твердо говорила: "Главное - чтобы дети к этому не прикасались!"

Она бежала на кухню за спиртом, жавелевой водой, кристалликами соды и долго протирала принесенный нами хлам.

Заметим, что в те времена микробы были еще в новинку, великий Пастер их только-только открыл, и моей матери они представлялись малюсенькими тиграми, которые так и норовят забраться к нам во внутренности и нас сожрать.

Прополаскивая жавелевой водой охотничий рог, она сокрушенно повторяла:

- Ну скажи на милость, бедный мой Жозеф, для чего тебе эта гадость?

А "бедный Жозеф", торжествуя, отвечал:

- Три франка!

Позднее я понял, что покупал он вещь не ради самой вещи, а из-за ее цены.

- Ну и что ж, вот и еще три франка выброшены на ветер!

- Но, дорогая, ты только вникни, сколько пришлось бы тебе купить меди, если бы ты захотела сделать такой охотничий рог! Подумай, какие понадобились бы инструменты, сколько сотен часов работы потратила бы ты, чтобы придать этой меди нужную форму. Мама чуть заметно поводила плечом, и всем было ясно, что ей никогда не захочется сделать ни такой, ни какой-либо другой охотничий рог.

Тогда отец снисходительно говорил:

- Ты просто не понимаешь, что этот музыкальный инструмент, сам по себе как будто и бесполезный, в действительности сущий клад. Ты только сообрази: я отпиливаю раструб и превращаю его в слуховую трубку, в судовой рупор или в воронку, в граммофонную трубу; а кончик рога, если я скручу его в спираль, становится змеевиком для перегонного куба. Я могу его выпрямить, сделать из него духовую трубу или водопроводную - причем, заметь, из настоящей меди! А если я распилю его на тонкие кружки, у тебя будет штук двести колец для занавесок; если же я просверлю в нем сто дырочек, у нас будет сетка для душа; если я натяну на мундштук рога резиновую грушу, то получится духовой пистолет, стреляющий пробкой... Так мой отец рисовал волшебные превращения одного бесполезного предмета в несчетное множество других, столь же бесполезных.

Вот почему мать, едва услышав слово "старьевщик", покачала головой с некоторым беспокойством.

Но она не сказала, о чем думает, а только спросила меня:

- Носовой платок у тебя есть?

Ну конечно же, у меня был носовой платок! Он лежал в моем кармане, совершенно чистый, уже неделю.

Охотнее всего я пользовался платком, чтобы навести глянец на ботинки или вытереть свою скамью в школе; обычай сморкаться в тонкую тряпицу да еще класть ее потом в карман казался мне нелепым и отвратительным. Однако раз уж дети являются на свет слишком поздно, чтобы воспитывать родителей, они вынуждены мириться с их неискоренимыми чудачествами и никогда их не огорчать. Вот почему, вынув из кармана носовой платок и прикрыв его уголком довольно основательное чернильное пятно на ладони, я помахал моей сразу успокоившейся маме и вышел с отцом на улицу.

* * *

У обочины тротуара я увидел ручную тележку, которую отец взял у соседа. Надпись, выведенная черными буквами на стенке тележки, гласила:

БЕРГУНЬЯС ДРОВА И УГОЛЬ

Отец, пятясь, стал между оглоблями и взялся за ручки.

- А твоя задача, - сказал он, - тормозить, когда мы будем спускаться по улице Тиволи.

Я посмотрел на эту улицу, которая круто поднималась вверх, словно гора для катанья на салазках.

- Но, папа, - заметил я, - ведь улица Тиволи идет вверх!

- Да, - ответил он, - сейчас она идет вверх. Но я почти наверняка знаю, что на обратном пути она пойдет под гору. А на обратном пути мы будем ехать с грузом. Так что покамест залезай в кузов.