Радий Погодин: Красные лошади

Он сидел долго, вглядываясь в трещины, в бугры штукатурки и неожиданные карнизы выступающей плинфы - древнего новгородского кирпича. И странно, дощатая запруда, дивно пахнувшая сосной, вдруг придала движению стен и каменных сводов иллюзию бесконечности. Тени текли перед Сережкиными глазами, отдаляя видимые горизонты и предметы, отбрасывающие тень, словно он поднимался к некой вершине, откуда дано ему все узреть. Тени переливались по неровным лепным стенам, то сгущаясь, то ослабляя тон, то голубые, то сиреневые, то розовые, то в неожиданно светлую желтизну. Сережка смотрел и смотрел на них, пока не увидал гривы и мускулы. Он вздохнул, обмакнул кисть в жидко разведенную красную гуашь и принялся обрисовывать контуры лошадей. Иногда он ошибался, стена ломала, казалось бы, пластичные линии, не соглашалась с ним - их приходилось соскребать, забеливать и искать новые.

Уходя, Сережка замыкал пионерскую комнату на висячий замок и уносил ключ. К начальнику на довольствие не появлялся, а встречаясь с ним, опускал голову. На бодрый вопрос: "Как дела?" - отвечал:

- Кисти слабые, по известке быстро истираются. Я от конского хвоста нарезал. Вот. - И показал самодельные флейцы.

Лошади шли по одной, парами, объединялись в табуны, образуя цветные подвижные плоскости. Тонконогие жеребята пили воду в озерах. Жеребцы, встав на дыбы, сплетали гривы с гривами твердо стоящих кобыл. И золотистый навоз дымился, как некогда дымились золоченые купола сквозь туман на заре.

Роспись Сережка закончил через неделю, и так же, не поднимая головы, позвал начальника посмотреть.

Если бы начальник, как и Сережка, долго сидел посредине солнечного пятна, вглядываясь в движение стен и теней, уходящих в некую бесконечность, если бы он смотрел роспись в своем настоящем, подлинном звании, о котором читатель узнает позже, разговор между ними вышел бы по-иному. Но начальник пришел педагогом, поэтому скор был и громок.

- Конный завод! - закричал он. - При чем тут пионерская организация?

Лошади уходили туда, за дощатую стену. Невесомо скакали по бледной земле. Просвечивали сквозь монастырские стены и стены новых силикатных домов. Вздымались над лесом. Перешагивали через пионеров, помогающих совхозникам на уборке. Огненногривые, стояли в костре, и пионер, трубящий побудку, сливался с лошадиной ногой.

- Она ведь жеребая, - уныло сказал начальник, ткнув пальцем в красную кобылицу. - Я спрашиваю, почему?

- Наверное, срок ей пришел, - не поднимая головы, ответил Сережка.

- Я о другом. Я тебе тему давал? Давал. А ты?.. Почему везде лошади?

Сережка не ответил, он счел этот вопрос лишенным смысла. Более того, любую тему без лошадей Сережка чувствовал как пустую и недостойную красок.

- А пионеры? Почему пионеры квадратные?

- Они же в трусах, - ответил Сережка.

- А пионерки? Почему треугольные?

- Они же в юбках, - ответил Сережка.

Начальник лагеря ударил кулаком по испачканному красками столу.

- Я прошел путь от рядового пионера до начальника лагеря! Я не позволю всякому... сопливому... гению!..

Кадык его подскочил кверху, словно некий аварийный клапан. Излишек давления вышел из его вскипевшей груди затяжным кашлем, от которого шея надулась и посинело лицо. Печальные глаза паровозного машиниста заслезились, словно ветер подул. Сквозь кашель начальник кричал на Сережку, и в его возмущении звучала тоска по тому юному гражданину, что когда-то давно тронулся в сторону дороги, где паровозы пахли огнем и железом, где семафорами подымались простые надежды и конец пути был торжественно ясен.

- Побожусь, - сказал начальник, отдышавшись наконец, - я за свою жизнь не встречал еще такого наглеца, как ты. Они же твои товарищи, пионеры, а ты рисуешь их квадратными и треугольными. За что ты их так? Ты мне эти абстракции выбрось из головы! А это что? Жеребец...

- А кто же? - сказал Сережка.

- Понимаю... Голландская школа реализма... - Начальник покачал головой. - Ты мерзавец. Ты понимаешь, какой ты мерзавец?

Сережка собрал самодельные кисти.

- От ответственности уходишь, халтурщик. Иди, иди... - Начальник подтолкнул Сережку к двери. - Использовал мое доверие в своих абстракционистских целях. - Но когда Сережка открыл дверь, начальник позвал его: - Воротись-ка, живописец!

Сережка остановился в дверях, ему было чего-то жаль и не хотелось уходить от этого человека, который будто смотрит слезящимися от ветра глазами вдаль и гудит, гудит, словно зовет на помощь.