Сергей Покровский - Улунь

Черноволосый еще раз огляделся и стал спускаться с бугра, на котором спало становище. По-прежнему поодаль от него на двух соседних вершинах виднелись две белые фигуры улуней. Более четверти суток миновало с тех пор, как близко от них прошел самоедский обоз, а они все еще сидели неподвижно, как будто и впрямь оборотились в мертвые камни.

Черноволосый знал, что прямиком подойти к совам на выстрел нет никакой надежды. Потому не спеша направился в другую сторону, даже не поворачивая к ним головы. Он лишь косил глазами так, чтобы не упускать их из виду. Зайти за песчаную сопку, которая тянулась позади совиных бугров, и под ее укрытием подойти сзади к улуням на ружейный выстрел вот хитрость, которую он придумал. Место, где шагал самоед, летом было почти непроходимо. Об этом говорил зеленовато-желтый торфяной мох, хлюпающий под ногами. Но пока жидкая трясина успела растаять только сверху. На глубине семнадцати сантиметров еще держался лед, по которому можно было ступать безопасно. Только там, где сочился ручей, трясина оттаяла глубже, и самоед прыгнул через него.

После полуночи стало холоднее, хотя солнце уже потянулось вверх. Кое-где вода в лужах покрылась ледяными иглами, а мох и трава в низинах поседели от инея. Ряд холмиков спрятал Черноволосого от улуней, и он мог направить свои шаги так, чтобы забраться на северную сторону песчаной сопки. Здесь еще лежал глубокий снег.

Тихо крался Черноволосый, чтобы не спугнуть чуткую добычу, карабкаясь по снеговым скатам. Кое-где на них проступали кровавые пятна красного снега (7).

Когда, наконец, он выглянул из-за гребня сопки, обе белые птицы сидели на вершинах тех самых бугров, где были и раньше.

Заметив его, они разом распустили крылья, но было уже поздно: ударил выстрел с огнем и дымом, и белые перья улуня-самца закружились в воздухе.

Когда ветер отмахнул дым в сторону, пух еще летал, а обе совы уже махали снежно-белыми крыльями, распластавшись над самым болотом. Полет их был так спокоен, взмахи крыльев так плавны, как будто ничего не случилось особенного, и им просто пришло в голову переменить место.

Черноволосый стоял и с досадой глядел на улетающих птиц. Ему жаль было заряда, жаль неудачного выстрела, даром разбудившего тишину тундры.

"Ишь, крепкие, - бормотал он себе под нос, - словно камень".

Его ружье было заряжено крупной гусиною дробью. Немало казарок и уток достала ему эта дробь, а сова осталась невредимой, хотя промаха не было и было не слишком далеко. Улуни недаром похожи на белые комки ваты. Их пуховая шуба так толста, стволы перьев так крепки, что даже крупная дробь не пробивает ее, а вязнет, как в глубокой перине.

"Ну, погодите, - грозился Черноволосый, сжимая кулак. - Я еще доберусь до вас!.."

Но добраться ему не пришлось. Улуни были далеко, а темные чумы Бобрикова через день снялись и вместе со стадом, людьми, санями и собаками ушли дальше на север.

На месте чумов осталась черная обожженная земля, кучи серой золы, черепки, обломки палок, бесчисленные оленьи следы да черные шарики помета, рассыпанные всюду по тундре.

Когда все стихло и устоялся потревоженный воздух, на прежнем холме, на вершинах рядом стоящих бугров, снова уселись две белые птицы. Усевшись, они еще долго смотрели в ту сторону, куда ушли олени и люди.

VII

Прошло два-три дня, и теперь на вершине холма была видна только одна белая птица. Она сидела все так же неподвижно, но иногда вдруг кидалась с холма и где-нибудь, на миг припав к земле, поднималась на воздух с пеструшкой или водяной крысой в когтях. Всякий раз, изловив добычу, она возвращалась к своим любимым буграм. Но теперь большею частью она не садилась на вершину, а спускалась в ложбинку между буграми. Тут среди кустиков приземистой ивы и карликовой березы находила она свою белую подругу, неподвижно припавшую к земле. Большая сова начала уже класть и насиживать яйца. Сюда приносил улунь-самец свою теплую поживу, которой всегда делился с самкой. По временам после короткой трапезы совиха вдруг сходила с гнезда и открывала два крупных белых яйца, на которые спешил присесть самец, сменявший на некоторое время самку.

Совиха развертывала белые крылья, потягивалась и вдруг поднималась на воздух, чтобы развлечься немного охотой.

Так проходили их дни, полные мирных забот.

Был теплый июньский день. Ясное небо голубело вверху. Тундра грелась под горячими солнечными лучами. В согревшихся лужицах уже начали выводиться комары-кровопийцы.