Мария Прилежаева: Осень

- При теперешнем директоре - нет.

- Вы считаете, его надо уволить? Куда-то перевести?

- Не хочу брать на душу грех.

- Пожалуй, такая ваша позиция есть непротивление злу.

- Не знаю. Не хочу брать на душу грех. Да и не станете вы его ни увольнять, ни переводить. Слова.

Анна Георгиевна вздохнула. Не слова. А где выход?

Чиновник, без сердца, с одним лишь соображением, как прочнее закрепить свою карьеру, добиться внешнего порядка и благополучия, иногда показного, ловкий, практический, найдет лазейку ускользнуть из трудной ситуации. Подымет заступника доказать, что и вины-то нет.

Убил человека - вина, а тут что?

А что душу ранили? И не только учительнице. Ребята всё видят, всё знают, всё понимают. Если мы равнодушны и бессердечны, дано ли нам воспитывать большие чувства в учениках?

А старший инспектор? У этой другое оружие: улыбки и лесть.

Товарищ завгороно, открылись глаза? Идиллия кончилась? А жить надо. Работать надо. Думай, думай, Анна Георгиевна.

- Ольга Денисовна! Зачем вы тогда не пришли поделиться? Рассказали бы, что происходит? Заперлись в раковину, как улитка.

Ольга Денисовна, при появлении завгороно оскорбленно замкнувшаяся, сейчас внимательно на нее поглядела.

Моложава, привлекательна, взволнована. Она права: если бы тогда побороться? Быть бы увереннее.

- Таких, как вы, надо защищать, - как бы слыша ее мысли, говорила Анна Георгиевна. - Вы не умеете отстранять плечом. И толкаться локтями.

- Не умею, - презрительно покривила губы учительница.

"И счастливой не умеет быть", - подумала Анна Георгиевна, снова окидывая взглядом не располагающую к уюту, одинокую комнату. Только книги ее украшали. Грубо сколоченная, незастекленная полка сплошь занимала стену, маня пестрыми корешками книг. И крупное фото молодого человека с высокой шеей, чуть откинутой назад головой, ясным, открытым лицом.

- Муж, - сказала Ольга Денисовна, поймав ее вопрошающий взгляд. - Убит на войне.

"Могла бы быть счастливой, - подумала Анна Георгиевна. - Тридцать лет после войны, а все встречаешь жертвы".

- Подкралась старость. И окончателен приговор, - сказала учительница.

- Неправда! - бурно воспротивилась Анна Георгиевна. - Старость не приговор. Поглядите, осень. Вся горит, пылает, радует, празднует. А если и ненастье, небо в тучах - все равно хорошо, все времена года прекрасны, в каждом своя сила и прелесть, Ольга Денисовна! Вы нужный человек, очень нужный, - просила, требовала Анна Георгиевна. - Вы талантливая учительница, но не тем только вы нам нужны. Ваше благородство нужно нам. Иначе, - она снизила голос, будто от кого-то опасного говоря по секрету, - иначе эти практические с локтями человеки захватят наши позиции и поведут наших детей...

Возбужденная собственной фантазией, она рисовала поистине устрашающую картину будущности наших детей, если эти "человеки" безраздельно будут их вести к какому-то скучно-благополучному существованию, тихонькому, гладенькому, вместо поисков, риска, бурь и мечты.

- Вы согласитесь с этим, Ольга Денисовна?

Учительница молчала. Надо бы что-то сказать, а не говорилось, будто язык к нёбу присох.

Почему-то только теперь она заметила беспорядок в комнате и ужасно застыдилась. Взяла со стула брошенную кофтенку, сунула в платяной шкаф. На столе посуда, неубранная за несколько дней. Она взяла чашку. Анна Георгиевна живо принялась помогать ей собирать тарелки и чашки, приговаривая:

- У меня такой же характер. Когда решается что-то важное, перелом жизни наметился, тут на меня и нападает: мою, чищу, скребу. Это женское. Мужчина не станет.

- Да, - согласилась Ольга Денисовна. - Он, - кивнула на фото, ничего не смыслил в хозяйстве. Примется помогать, то опрокинет, то разобьет. А что было однажды, - не донеся до буфета тарелку, остановилась она. - Что было... Я беспартийная, но не думайте, в предрассудки не верю, а все-таки что-то есть. Тосковала я очень. И вот, как солнечный день, вся природа красуется, а я слышу, он, - она кивнула на фото, - грустно так мне говорит: у тебя солнце, а меня нет. Меня нет, говорит... Но это после, перебила она себя. - Я о другом. Я еще не знала тогда, что с ним на фронте. Утром проснулась, в окошко: тук-тук. Первый снег, все было светло, а в окошко: тук-тук. Синица на подоконник прилетела. Никогда не бывало, чтобы прилетала синица. И я сразу все поняла. В тот день или немного после принесли похоронку. Не похоронку, мы незарегистрированными жили, письмо принесли от товарища... Ах, для чего это я? И себе рану бережу, и вас печалю. Сколько посуды накопилось немытой, просто срам!