Татьяна Рик - Черепаший дом

А однажды ко мне в гости мои бывшие ученики пришли: Вася и Андрей. Я у них раньше уроки русского и литературы вела. Ещё когда на втором курсе училась. А в интернате я уже потом работала. Так вот, пришли мальчишки, взяли хомячка погладить, а хомяк взял и Андрею джинсы описил.

А через два дня хомяк умер почему-то. Наверное, от стыда.

Похоронили его в лесу. Потом у нас был ещё один хомяк, Оля его воспитывала. Потом он тоже умер - от старости, и его тоже похоронили в лесу. Оля хотела ещё хомяка, но папа сказал: - Хватит. Я у ваших хомяков всё время могильщиком работаю. Лучше кого-нибудь другого заведём. Кто живёт подольше.

Больше хомяков у нас не было.

Лиска

Лиска - потому что на лису похожа.

Это была дворняжка, рыженькая, небольшая, с острым носиком и хитрющая. Её мой братец Мишка с улицы приволок, с помойки какой-то. Мама её в дом пускать не хотела. А Мишка сел в коридоре на санки, обнял собаку и говорит: "Я без неё домой не пойду". И маме жалко стало. То ли Мишку, то ли собаку. И она пустила. Обоих. Это потому, что папа тогда в больнице лежал. Если б папа был дома, Лиску бы не взяли, он бы не разрешил, наверное. А так Мишка сказал, что мы его потом уговорим. Так и получилось.

Лиску пустили только в прихожую. - Вот ещё, - сказала мама, - чтобы какую-то помоечную дворнягу в комнаты пускать! У нас вообще никогда ни собак, ни кошек не было. Бабушка считала, что это негигиенично.

Но Лиска мамино благородство оценила: что её вообще пустили, с мороза, в дом взяли, кормят ещё. Она сидела и всем своим видом говорила: - Спасибо! Спасибо! Спасибо! И вам тоже спасибо! И вам, добрый человек! И вам! Я всё понимаю, место моё здесь. Я здесь и посижу, в уголочке. Мне тут вполне нормально. Я много места не займу, не тревожьтесь. Спасибо! Спасибо!

Поселилась она под стулом, возле входной двери. Если было холодно под стулом, залезала на стул.

Дети стали приносить ей из школы котлеты: если в столовой кто-то не доел.

Вот сестра Оля принесла ей котлету и торжественно собачку покормила. Собака смолотила, будто не ела никогда и ничего в этой жизни. - Я Лиске котлету принесла! - гордо сказала Оля. - Она у меня только что шесть штук съела! - сообщил Мишка.

После этого Лиска лежала на боку. Надутое сытое брюшко переваривало котлеты. Кажется, псина объелась, но не жалела об этом.

Когда мы ужинали на кухне, Лиска лежала в коридорчике. Она знала, что на кухню ей нельзя. Удивительно понятливая всё-таки собака, даром что с помойки! Так вот, на кухню нельзя, но очень хочется. И она стала потихоньку подползать к нам. По сантиметрику, по капелюшечке. Продвинется и лежит, думает, что мы не замечаем. Мы молчим, хихикаем между собой, переглядываемся. Лиска ещё подползёт. Вот продвинется на полметра, но тут мама ей строго так скажет: - Это что ещё такое?!

И Лиска - раз-раз - отползёт назад, в коридорчик. А потом снова по сантиметру, по крошечке к нам подбирается.

Мама опять: - Эт-то что такое?!

И снова Лиска послушно-виновато уходит в коридор. Словом, мы её не баловали, и она слушалась.

Но однажды она проштрафилась. Случилось это так. Оля купила десяток яиц. А было как раз время, когда с продуктами были перебои. То есть купить какую-нибудь еду было трудно и дорого. Оля большую очередь отстояла, чтобы эти десять яиц купить. Нас в семье пять человек. Каждому - по два. Положили эти яйца в тазик под буфетом.

И вот слышит Оля, как Лиска что-то грызёт. Хотела посмотреть, что именно, но в этот момент позвонила соседка снизу и сказала, что брат наш Миша у дочки её, Марины, в гостях, и что ему там стало плохо: живот у него болит. Они стали в "Скорую" звонить, а там говорят: - Мальчик тучный? Тучный! Тучный!

(Мишка и правда в детстве толстый был.)

- Так это он обожрался чего-то! - на "Скорой" объясняют. - Мы к вам не поедем!

- Как это не поедете?! - возмутилась Маринина мама. - Тут ребёнку плохо! А вы не поедете! Я на вас жаловаться буду! - Ладно, приедем! неохотно согласились на "Скорой".

После этого Маринина мама позвонила нам и вызвала Олю. Оля ушла, а собака осталась что-то грызть. А грызла она... Те самые яйца! Она потихоньку пробиралась на кухню, брала в зубы яйцо и на цыпочках возвращалась в коридор, на своё место, под стул. Там, в темноте, она разгрызала скорлупу и выпивала яйцо. Когда Оля вернулась, яиц осталось только три. Одно из них уже было надкушенным.

Как мы ругали бедную собаку! Мы её стыдили. И она всё понимала! Она опускал глаза и закрывала лапой морду от стыда! Она знала, что своровала, и понимала, за что её распекают! Ещё несколько дней подряд мы говорили ей, что она нехорошая собака, воровка, и она, бедняга, отворачивалась и закрывалась лапой.