Арсений Рутько - Суд скорый

- Средневековое судилище!

В памяти председателя смутной чередой пронеслись виденные около десяти лет назад в Мадриде картины и рисунки Гойи, полные боли, ужаса и, пожалуй, ненависти. Одна из работ, кажется, так и называлась: "Заседание трибунала инквизиции". Сейчас невозможно вспомнить, были ли там нарисованы свечи, но сама обстановка суда действительно повторяла что-то из Гойи.

Но откуда этому сиволапому, не то машинисту паровоза, не то слесарю, знать хотя бы по репродукциям Гойю? И откуда у него этот пренебрежительный тон по отношению к суду, убежденность в собственной правоте, отсутствие страха перед смертью?

По долгу своей деятельности председатель знал, что только в прошлом году в России повешено и расстреляно за преступления против самодержавия и существующего правопорядка около двух с половиной тысяч таких вот Якутовых, - должны бы, кажется, устрашиться! Так нет, ничего не боятся.

Вспомнилась фраза из английского еженедельника о том, что в России казнят теперь в тридцать раз больше, чем во всей Европе и Америке, вместе взятых. И все равно не унимаются.

Внезапная, как взрыв, волна гнева и ненависти к криво улыбающемуся Якутову неожиданно для самого председателя суда заставила его подняться и крикнуть:

- Встать! Какое средневековье?! Молчать, пока не спрашивают!

Конвоиры заставили Якутова встать, и он, через силу усмехаясь разбитыми губами, поднялся, - снова звякнули наручники. Во время борьбы с конвоирами в минутной темноте наручники сильно сдавили кисти рук, и сейчас было видно, как кисти наливаются кровью.

Председатель хорошо знал, что по закону кандалы и наручники могли быть надеты только на тех, кто по суду лишен всех прав состояния. Но в тюрьме так боялись Якутова, временами он казался таким исступленным, что, в обход закону, тюремщики применили наручники.

И председатель, в глубине души презирая себя за это, делал вид, что не замечает нарушения закона.

Иван Илларионович постоял молча, нервно и раздраженно потирая припухшие в суставах подагрические пальцы, потом сел.

В это время под беленным известью потолком снова зажглись электрические лампочки. Свечи стали ненужными. Язычки их пламени словно растаяли в потоке льющегося с потолка и чуть дрожащего света.

Помощник начальника тюрьмы был обязан неотлучно находиться в здании тюрьмы во время суда. Недавно произведенный в офицерский чин, усердный и начищенный до блеска, скрипящий ремнями, он с угодливой поспешностью бросился гасить свечи. Но председатель остановил его, показав сердитыми глазами на люстру: а вдруг погаснет опять?

Иван Илларионович с мучительной отчетливостью вспомнил те секунды омерзительного страха, которые он пережил во внезапно наступившей темноте, - теперь страх казался смешным, детским. Ну что могли сделать ему Якутов и еще два человека, истощенные годом тюрьмы и следствия? Смешно. Дико!..

Нервы истрепались до предела, до невозможности! Как только кончится полоса судебных дел, необходимо уехать месяца на три, может быть, в Баден-Баден или куда-нибудь к морю, к той же Адриатике, чтобы хоть на время отстраниться от ужаса этих лет...

И ехать надо одному, без семьи: никто из них не понимает тяжести бремени, которое взвалено на него. Только, пожалуй, внучонка Ванюшку взял бы с собой, хотя и тот с поистине детской жестокостью никогда не устает задавать свои бесконечные "зачем" и "почему"...

Свечи не стали гасить, а только перенесли на подоконник. Поставленные в ряд, они напоминали паникадило, - тень железных прутьев шестикратно повторялась на прихваченных морозом стеклах окна. Взгляд председательствующего недовольно скользнул по ним.

Иван Илларионович поудобнее уселся в кресле: все острее ощущалась тупая, ноющая боль в низу живота. Опять, по всей видимости, начинался приступ, - один из них когда-нибудь сведет его в могилу... Нет, ехать, конечно, надо в Карлсбад: там он всегда приходит в себя...

- На чем прервали заседание, Александр Александрович? - повернулся он к сидевшему рядом с ним капитану, серовато-бледному, тоже, видимо, пережившему в темноте несколько трудных минут. "Все мы вот такие герои", с внутренней усмешкой подумал председатель, нащупывая в кармане мундира плоскую коробочку с опиумными пилюльками и подвигая к себе графин с водой. - Прошу, Александр Александрович, ведите пока заседание, у меня приступ язвенной болезни...

- Может быть, прервем, Иван Илларионович? - Обеспокоенно прошептал, наклоняясь к уху председателя, капитан. - Вы действительно выглядите...