Фабиан Гарин - Таинственная бутылка

Переодевшись в крестьянского паренька, Леша ушел в Мухино.

Перед уходом Таня разъяснила:

— Из леска выйдешь, увидишь дорогу. Ты по ней не ходи, а возьми влево по тропе, она выведет тебя на другую дорогу, по ней за осиной с обломанной верхушкой поворот на Мухино.

По дороге Леша повстречался со старухой.

— Бабуся, — спросил Леша, — в деревне фашисты есть?

— Нет, сынок, они в нашу деревню только за продуктами наведываются. А ты чей будешь?

— Хожу по селам, столярничаю.

— Оконные рамы умеешь делать?

— Умею.

— Вот и хорошо! — обрадовалась старуха и, показав рукой, добавила: — Вон за теми деревьями изба. В ней моя дочка живет, Настя Первухина. Рамы в избе перекосились, наладить некому. Зайди, сынок, скажи, что я тебя послала.

Леша направился к избе, на которую указала старуха. В просторной кухне женщина с пестрым платком на голове, наклонившись над квашней, месила тесто.

— Здравствуйте, — сказал он, переступив порог, — я столяр. Ваша мамаша меня послала, говорит, рамы перекосились.

Женщина подняла голову и пытливо посмотрела на Лешу.

— Нечего меня дурачить. Говори чего хочешь?

Леша не успел ответить. В комнату вбежала девочка лет десяти с испуганными глазами.

— Что с тобой, Верочка? — спросила мать.

— Фашисты в село пришли.

Леша выглянул в окно. Уйти не удастся. Что сказать фашистам, если они его задержат? Как поведет себя Настя Первухина? «Неужели задание сорвется?» — подумал он и почувствовал, как заныло сердце.

— Верочка, — сказала мать, — садись обедать. И ты, парень, садись! Знай, Верочка, что это твой брат. Его зовут Ваней. Повтори, кто это?

— Братик Ваня, — вытирая кулачками слезы, ответила Верочка.

— Садись, Ваня, к столу и ешь! Теперь уже поздно отступать, — наставительно сказала женщина и украдкой взглянула из-за занавески на улицу.

Леша ел горячие щи, обжигая губы, и посматривал исподлобья на дверь. И вот она отворилась. В комнату ворвались чужие голоса, незнакомая речь. Вошел унтер, держа в руках кружку. Мундир нескладно сидел на его худых плечах. Он пытливо взглянул на Верочку и Лешу и спросил на ломаном русском языке:

— Партизаны?

Женщина подняла на него спокойные голубые глаза. Впервые в ее дом вошел враг, и ей показалось, что в чистую горенку вползла гадюка. Но она не выдала своих чувств. Певучим грудным голосом она ответила:

— В деревнях партизан не бывает. Это мои дети, — и, уже не глядя на пришельца, добавила: — Ешьте, дети!

— Масла и молока! — требовательно произнес унтер и Поставил кружку на стол.

Хозяйка поспешно налила в кружку молока.

— Масло, бутер, — повторил унтер.

— Нету, — ответила хозяйка.

Унтер отпил немного молока, пошарил взглядом по кухне и молча вышел. После его ухода женщина обессиленно села на лавку и долго молчала.

В чугунке стыли щи. После пережитого волнения есть никто не хотел. Верочка встала из-за стола, забралась на печь и притаилась, как мышь. Хозяйка присела к окну чинить детское платьице. Она долго возилась с иглой — в сумерках трудно было вдеть нитку. Леша молча сидел, смотрел на ее лицо.

— Откуда ты? — спросила как ни в чем не бывало хозяйка.

— Из Западной Двины.

— Зачем пришел?

Леша помолчал, потом спросил:

— Как дойти до моста?

— После второго прогона — направо. Но только фашисты его охраняют.

— С какой стороны?

— Со стороны Мухина.

— Брод есть где-нибудь? — спросил Леша.

— Пониже моста, но место там открытое. Если же идти от моста против течения, — тоже есть брод, но туда два километра. Река там неширокая, зато течение быстрое. Вода тебе по плечи будет. На берегу кусточки.

Стемнело. Хозяйка вышла на улицу, но вскоре возвратилась.

— На улице тихо, можешь идти, — сказала она. — Хлеба возьми с собой.

— Я не голодный. Спасибо за обед и за ваше материнское сердце, чуть вас под беду не подвел. Верочку за меня поцелуйте. Прощайте!

Над деревней плыла черная туча и края ее застилали горизонт. В темноте трудно было уже различить очертания домов. Леша бесшумно шел по улице. Из какой-то избы выбежали две девушки и скрылись. Он переждал, пока шаги затихли. Вот, наконец, и прогон. Крадучись вдоль плетня, он дошел до конца прогона. Дальше лежала дорога в поле. Леша подумал о том, как хорошо здесь в солнечный день, когда цветут травы, поют коноплянки. Сейчас все было безмолвно и черно, таинственные шорохи проплывали из края в край, изредка пролетала пустельга, издавая истошный крик.