Лемони Сникет - Тридцать три несчастья. Том 4. Занавес опускается

– Поглядим, – ответил крюкастый. – Идите за мной.

Он быстро зашагал по пустому коридору, за ним Фиона, а за ней Бодлеры, неся водолазный шлем с кашляющей Солнышком.

Вайолет и Клаус нарочно отстали, чтобы перекинуться словом с микологом.

– Фиона, ты уверена, что хочешь взять его с собой? – пробормотал ей прямо в ухо Клаус. – Он очень опасный и ненадежный.

– Он мой брат, – яростно прошептала в ответ Фиона, – а я ваш капитан. Так точно! Я отвечаю за «Квиквег», значит мне и подбирать команду.

– Мы знаем, знаем, – успокоила Вайолет, – но мы подумали, а вдруг ты передумаешь.

– Ни за что, – твердо ответила Фиона. – Отчим исчез, и теперь Фернальд – мой единственный близкий родственник. Вы что же, хотите, чтобы я отвергла родного брата?

И словно в ответ Солнышко отчаянно закашлялась у себя в шлеме, и старшие Бодлеры поняли, что Фиона права.

– Конечно не хотим, – ответил Клаус.

– Вы, там, прекратите шептаться, – приказал крюкастый, огибая еще один угол. – Мы подходим к гребному залу, нас не должны услышать.

Дети умолкли, но в ту минуту, как сообщник Олафа остановился у дверей гребного зала и приложил крюк к глазу на стене, который открывал дверь, Вайолет и Клаус услышали кое-что и поняли, что причин соблюдать тишину нет. Даже через толстую металлическую дверь проникал громкий пронзительный голос Кармелиты Спатс:

– Во время третьего танца я буду кружиться и кружиться, а вы хлопайте как можно громче. Это будет прославляющий танец в честь балерины-чечеточницы-сказочной принцессы-ветеринара, самой очаровательной в мире!

– Пожалуйста, Кармелита, – раздался детский голос. – Мы гребем уже несколько часов, у нас болят ладони, мы не можем громко хлопать.

Послышался какой-то слабый шлепающий звук, как будто на пол уронили мокрое белье, и старшие Бодлеры поняли, что Эсме ударила детей громадной лапшой.

– Вы будете участвовать в выступлении Кармелиты, – провозгласила злодейская подруга Олафа, – а то испытаете ожог тальятеллой гранде! Ха-ха хойти- тойти!

– Это не похоже на ожог, – осмелился сказать кто-то из детей-гребцов. – Больше похоже на мягкий мокрый шлепок.

– Заткнись, кексолиз! – приказала Кармелита. Бодлеры услышали шорох ее розовой пачки и поняли, что она начала кружиться. – Хлопайте! – пронзительно крикнула она, и вслед за этим Бодлеры услышали звуки, каких им никогда еще не приходилось слышать.

Нет ничего преступного, если у вас ужасный голос и петь вы не умеете. Равно как нет ничего плохого, если у вас ужасная осанка, ужасные племянники или ужасные брюки. Многие благородные и приятные люди обладают тем или иным в избытке, а несколько вполне милых людей обладают и тем, и другим, и третьим. Но если, обладая чем-то ужасным, вы навязываете это окружающим, вот тогда вы поступаете в высшей степени дурно. Если, например, вы навязываете кому-то вашу ужасную осанку, и отклоняетесь вбок, наваливаясь на соседа, и вынуждаете его буквально нести вас по улице, вы самым безобразным образом портите ему прогулку. А если вы подкидываете в дом каким-то знакомым ваших ужасных племянников, чтобы они там поиграли, а вы сами отдохнули от их общества и побыли в тишине, значит вы испортили знакомым весь день. Ну и только очень дурной человек способен навязать кому-то свои ужасные брюки, заставив того натянуть их на ноги и нижнюю часть тела. Но навязывать кому бы то ни было свое ужасное пение есть одно из худших преступлений в мире, и именно в эту минуту Кармелита Спатс раскрыла рот и нанесла преступный удар команде «Кармелиты». Голос поющей Кармелиты был громким, как сирена, пронзительным, как скрип двери, он забирался то слишком высоко, то опускался слишком низко, и казалось, все ноты музыкального ряда толкали друг дружку, стараясь звучать одновременно. У нее, можно сказать, была каша во рту, как будто ей напихали в рот картофельного пюре перед началом концерта, а кроме того, он изобиловал многочисленными вибрато – итальянский термин, передающий колебание голоса, а у Кармелиты он качался, как будто ее очень сильно трясли. Даже самый отвратный голос можно перенести, если песня хорошая, но с огорчением должен сказать, что Кармелита сочинила песню сама – такую же безобразную, как ее пение. Вайолет и Клаусу вспомнилась Пруфрокская подготовительная школа, где они впервые встретились с Кармелитой. Завуч школы, занудный человек по имени Ниро, заставлял учеников часами слушать его игру на скрипке, и Бодлеры решили, что заведующий, очевидно, оказал сильнейшее влияние на творческую манеру Кармелиты.