Робин ЛаФевер - Теодосия и жезл Осириса

Но нельзя же оставлять его мумию на лестнице! Я прислонила жезл к стене, обхватила мумию Тетли, стащила вниз и поставила рядом с остальными. Буду надеяться, что никто не придет сюда искать его.

Тени начали сгущаться, шелест и поскрипывание стали громче. Может быть теперь, когда жезл потерял свою силу, активизировались злые духи, которых он сдерживал? Борясь с охватившим меня страхом, я уложила золотой шар в карман своего передника и стрелой дунула вверх по лестнице, не задумываясь больше о том, чтобы двигаться осторожно и бесшумно.

Я захлопнула за собой дверь подвала, и меня пробрала дрожь. Что-то притаилось совсем близко – темное, злое. Может быть, ко мне подобрался чей-то мятущийся «мут»? Вряд ли, ведь со мной была Кровь Исиды. Отчаянно пытаясь убедить себя в этом, я вошла в музей и направилась к гостиной.

Тут из теней выступила высокая фигура, загородила мне путь и направила на меня дробовик.

– Тео, это ты?

От облегчения у меня подогнулись колени.

– Папа! Да, это я! А ты кого ожидал увидеть?

И тут я вспомнила, что папа сегодня решил устроить засаду на мумий. Я взглянула в сторону Египетского зала, опасаясь, что наши мумии уже успели двинуться в путь до того, как я отключила жезл.

Папа опустил дробовик и сказал.

– Да уж точно не тебя. Что ты здесь делаешь?

Я раздраженно посмотрела на него и ответила.

– Выполняю твое поручение. Ты же сам просил меня навести порядок в подвале, разве не так?

– Ах, да, конечно. И как продвигается дело?

Довольно трудно передать вам, как странно разговаривать с собственным отцом, когда у него в руках дробовик.

– Продвигается, – солгала я. – А сейчас, если ты не против, я хотела бы что-нибудь съесть.

– Разумеется. В гостиной остались пироги с мясом.

Я оставила папу стоять на страже в холле. Хотелось надеяться, что он никого не подстрелит. Самого себя в том числе.

Я быстро съела два остававшихся в гостиной пирога, а затем немедленно отправилась в свой чулан. День выдался долгим, и я совершенно выбилась из сил. Я развернула одеяло, забралась в саркофаг и моментально уснула, сжимая в кулаке Кровь Исиды и оставив все проблемы до завтрашнего утра.

Какое-то время спустя я проснулась от покалывания иголочек на голове и от прикосновения к моему лицу чего-то горячего и шершавого. А еще от звука, похожего на далекое гудение пылесоса или тарахтение автомобильного двигателя. Еще секунда, и я догадалась, что это мурлычет Исида.

Хотя я уже давно сняла со своей кошки перешедшее на нее проклятие, Исида с тех пор переменилась, стала не такой ласковой и общительной, как прежде, гораздо реже стала тереться о мои ноги и мурлыкать. Но сейчас она мурлыкала и ласкалась, и мне это было очень приятно.

– Привет, малышка! – сказала я, почесывая Исиду за ухом. Она сладко зажмурилась, но вскоре оттолкнула мою руку, лизнула меня в последний раз своим шершавым язычком, выскочила из саркофага, подошла к двери и уселась, внимательно глядя на меня.

Увидев, что я не тороплюсь следовать за ней, Исида нетерпеливо поскребла лапой дверь и негромко, но требовательно мяукнула.

Мою сонливость как рукой сняло. Исида вновь мяукнула, и я выбралась из саркофага, сунула ноги в свои башмаки, зажгла стоявшую на столе керосиновую лампу. Держа лампу в одной руке, а в другой по-прежнему сжимая Кровь Исиды, я открыла дверь и вслед за кошкой вышла в темный коридор. Здесь я прислушалась, но ничего не услышала, и, не понимая, что могло так насторожить Исиду, пошла за ней туда, куда она решила вести меня. Когда мы проходили мимо гостиной, я сунула голову в дверь и увидела спящую, свернувшись калачиком на диване, маму. Папы в гостиной не было. Исида тем временем ушла вперед.

Я рванула за ней, хотела догнать кошку, но она успела исчезнуть в темном холле. Помня про дробовик, я осторожно сделала несколько шагов вперед и позвала:

– Папа! Ты все еще здесь?

Никакого ответа из темноты не последовало.

А потом я услышала низкий раскатистый звук. Мне показалось, что это рычит один из стоящих на лестничной площадке сфинксов, и я подумала, что напрасно уже столько времени не проверяла, не прилипло ли к ним какое-нибудь проклятие. Раньше сфинксы всегда были чистыми, и я непростительно расслабилась.

Звук повторился, затем стих.