Робин ЛаФевер - Теодосия и последний фараон

«…Возьми чистую тростинку, обмакни ее в приготовленные чернила и напиши внутри глиняного сосуда заклинание, которое видишь ниже. Когда чернила, которыми написано заклинание, высохнут, влей в сосуд воды из целительной ванны. Девять раз перемешай и дай больному выпить».

Я взглянула на бедного, лежащего без сознания Сефу. Не знаю, как я смогу влить в него снадобье, но, надеюсь, придумаю что-нибудь, когда дело дойдет до этого. Я поднялась на ноги и вернулась к рабочему столу. На одной из полок нашлась целая горка чистых, ни разу не использованных глиняных чашек, и я взяла одну из них. Потом я порылась в выдвижном ящике стола и нашла новую тростинку. Теперь предстояло самое сложное – переписать на стенку чашки длиннющее заклинание. Я записала по памяти первые три слова, сходила к статуе, посмотрела, что там дальше. Вернулась. Записала. Снова пошла…

Потом перетащила чашку, чернила и тростинку к статуе, поставила прямо на пол, села сама и принялась за работу. Теперь дело пошло живее.

Наконец все было закончено. Оставалось лишь понять, сколько времени должна будет сохнуть моя надпись.

Мое внимание привлекли шаркающие шаги за дверью лаборатории. Я повернула голову и затаила дыхание. Интересно, кого это сюда принесло? За себя мне опасаться, пожалуй, не стоило, я не сделала ничего противозаконного. И, кроме того, не будем забывать, что я была Рехет, а это, между прочим, кое-что да значит.

В дверном проеме появился и остановился старик. Он был одет в простой крестьянский мишлах и держал в правой руке посох. Потом я заметила молочно-белые незрячие глаза старика и неестественный поворот его головы.

– Здравствуйте, – негромко, чтобы не напугать его, сказала я.

Старик повернул голову на мой голос – это подтвердило мою догадку, что он слепой.

– Приветствую, – ответил старик, медленно вползая в комнату. – Вы, наверное, новая жрица Сену ?

– О нет, вовсе нет! Если честно, я надеялась, что никто не узнает о том, что я здесь.

– Вы больны?

– Не я, а мой… друг. – Я посмотрела через плечо на Сефу, затем снова перевела взгляд на старика. – Вообще-то он не человек, а обезьянка, но он принадлежал Гаджи – я имею в виду юного фараона – так что я подумала, что боги не будут возражать. Вы же знаете, наверное, что в прежние времена они дозволяли мумифицировать обезьян, вот я и решила, что они не будут против того, чтобы я попыталась вылечить одну из них, пока она жива. А вы как думаете?

– Я думаю, боги не будут против, – сказал старик, продвигаясь дальше в глубь комнаты.

– Погодите, дайте я вам помогу! – я поспешила вперед, осторожно взяла старика под локоть и подвела его к ложу, соседнему с тем, на котором лежал Сефу. – Вам что-нибудь подать? Или, может быть, приготовить?

– Приготовить? – удивился старик.

– Ну… – Я поднесла руки к своему лицу, вспомнила, что старик не видит, и пояснила вслух: – Лекарство. Для ваших глаз.

– А, вы об этом, – морщины на лице старика разгладились, и он продолжил: – Нет, мои старые глаза могут и подождать. Расскажите лучше, как вы собираетесь лечить вашего маленького приятеля.

Я рассказала старику про чернила и написанное внутри чашки заклинание.

– Только он без сознания, – добавила я, – и я ума не приложу, как мне влить в него это снадобье.

– Может, я смогу вам в этом помочь, – сказал старик, кладя на ложе свой посох. – Дайте вашу обезьянку мне в руки и покажите, где у нее рот. Я подержу его открытым, и вы сможете влить в него лекарство.

– О, это будет замечательно, – сказала я. – Большое вам спасибо!

Я взяла Сефу на руки и поднесла его к старику.

– Вот и мы, – объявила я. – Только сдвиньте свои руки ближе, он очень маленький.

Старик осторожно принял обезьянку на руки, уложил головку Сефу в сгиб своего локтя.

– А теперь покажите, где у него рот.

– Вот. – Я взяла старика за руку и осторожно приложила к личику Сефу.

– Если я слегка сожму вот здесь, рот откроется?

– Да, отлично! Подержите так, пожалуйста.

Я поспешила схватить чашку, налила в нее воды из целительной ванны, тщательно помешала девять раз, затем вернулась к старику и начала переливать жидкость в горло Сефу. Дело шло мучительно трудно и долго – рот у Сефу был крошечным, а чашка казалась бездонной. Но все когда-нибудь кончается, кончилась и жидкость в чашке.

– Ну, вот и все, – сказала я, ставя на стол опустевшую чашку.

– Хорошо, что все. Боюсь, еще немного, и у него живот лопнул бы, – сказал старик. Он нежно похлопал Сефу по животику и передал его мне.