Робин ЛаФевер - Теодосия и изумрудная скрижаль

Он был жив, но дышал неглубоко и часто.

Бабушка подошла к Ови Бубу вслед за мной и, покряхтывая, присела рядом с ним. Внимательно изучая египтянина взглядом, она спросила меня:

– С тобой все в порядке?

– Да, бабушка. Благодарю вас за помощь. Как вы узнали о том, где я?

– Генри, – коротко ответила она и замолчала, увидев, что Ови Бубу пытается что-то сказать.

Однако с губ египтянина так и не слетело ни одного слова, и тогда бабушка придвинулась ближе к Ови Бубу, и стянула со своих рук перчатки. Открыв рот, я наблюдала за тем, как бабушка, сняв перчатки, принялась вдруг засучивать свои рукава.

– Закрой рот, Теодосия, – сказала бабушка. – Возле реки воздух грязный, не дай бог, заразу какую-нибудь подцепишь.

Я резко захлопнула рот.

– Тебе известно, насколько серьезно он ранен? – спросила бабушка, осторожно осматривая порез на лбу Ови Бубу.

– Н-нет, – пробормотала я.

На этот вопрос неожиданно начал отвечать слабым голосом сам Ови Бубу, и я наклонилась ближе, чтобы лучше расслышать.

– Думаю, что у меня сломана левая нога и несколько ребер, – он закашлялся, сморщился от боли и снова замолчал.

А бабушка решительно взяла все в свои руки.

– Если он получил такие сильные удары в туловище, мы должны проверить, нет ли у него внутренних повреждений и не пробиты ли легкие, – она наклонилась так близко к Ови Бубу, что едва не касалась его носом, а затем спросила меня: – Эта кровь на губах от пореза, как ты думаешь?

Я потрясенно наблюдала за женщиной, которая только внешне походила на мою бабушку.

Убедившись в том, что кровь течет действительно из пореза на губе, а не изо рта, бабушка начала ощупывать бока Ови Бубу, ища сломанные ребра. Не сводя глаз со своего пациента, она как бы вскользь спросила:

– Тебе давно известно о том, что Сопкоут жив?

Во рту у меня появился кислый металлический привкус. Конечно, можно было и соврать, сказать, например, что я узнала об этом только сегодня вечером, но вместо этого ответила правду. Я слишком устала разгадывать тайны и хранить секреты.

– С того момента, как он исчез.

Бабушка укрыла Ови Бубу своим пальто.

– Его нужно держать в тепле, – сказала она. – Дай мне твой плащ тоже.

Она свернула мой плащ, подложила его, как подушку, под голову Ови Бубу и только после этого спросила, шмыгнув носом:

– Почему ты мне не сказала?

– Мне приказали молчать. Так было нужно в интересах государственной безопасности. О том, что он жив, не должен был знать никто, даже члены моей семьи.

Мы с бабушкой долго смотрели в глаза друг другу, потом она перевела взгляд на лежащего возле нее человека и произнесла слова, которые потрясли меня сильнее, чем все события сегодняшнего вечера, вместе взятые.

– Молодец. Я рада узнать, что ты умеешь хранить тайну и держать слово.

А я подумала, не снится ли мне все это. Знаете, бывают такие хитрые кошмары, в которых ты видишь себя вроде бы в нормальном мире, однако этот мир причудливым образом искажен, и в нем происходят невероятные вещи. И с каким же облегчением ты вздыхаешь, когда просыпаешься и понимаешь, что все это было понарошку! Наверное, я в самом деле вообразила, что все это происходит во сне, иначе вряд ли осмелилась бы задать бабушке свой следующий вопрос.

– Где вы так научились ухаживать за ранеными?

Бабушка промокнула лицо Ови Бубу своим изящным, отделанным бельгийскими кружевами, носовым платком и заговорила:

– Когда я была еще девчонкой, мне хотелось стать такой же, как известная в те времена сестра милосердия по имени Флоранс Найтингейл. Больше всего на свете я мечтала поступить в ее школу сестер милосердия, а затем вслед за Флоранс отправиться в далекий Крым, где шла война, и ухаживать там за нашими ранеными солдатами. К сожалению, отец категорически запретил мне даже думать об этом. Он считал, что девушке из высшего общества, то есть мне, не пристало пачкать руки – а заодно и репутацию своей семьи, – занимаясь такой грязной работой.

Моя бабушка – сестра милосердия? Я тряхнула головой, пытаясь переварить в голове эту новость.

Ови Бубу вдруг сильно закашлялся, лицо его скривилось от боли.

– Нам нужны повязки, чтобы зафиксировать ему ребра, – сказала бабушка. – Побудь здесь, я сейчас.

Она медленно поднялась на ноги и скрылась позади ближайшего сфинкса.

Как только бабушка отошла, Ови Бубу протянул руку и вцепился пальцами в рукав платья.

– Я здесь, – успокоила я раненого. – Я никуда не ухожу.