Но выстрел не грянул!
И думает слон:
«Я жив? Это странно!
Я сам удивлён».
И падают ружья:
— На дереве? Слон?
— Позвольте… неужто?
— Я просто сражён!
— Как странно! Как ново! А вдруг это модно?
— Нет-нет, не стреляйте! Ха-ха! Бесподобно!
Умора! Возьмём его, братцы, живым,
За деньги, за денежки в цирк продадим!
Тут сучьев покрепче они нарубили,
И клетку с колёсами соорудили,
И дерево в кадке поставили — вместе
С гнездом и несчастным слоном на насесте.
Впряглись, потянули: «Эй, ухнем, раз-два!» —
И скрылись, и ветер унёс их слова.
И долго они пробирались по скалам,
Ущельям ужасным, горам небывалым,
И клетку тащили, пыхтя, за собой,
Пока не спустились на берег морской.
А там — на корабль, и вперёд по волнам.
Но качка, увы, непривычна слонам.
То вверх подлетая,
То падая вниз,
Твердил он, глотая
То брызги, то бриз:
— Бросы не слонают…
Слоны не брова…
Ой, мячет, как скачик, моя голова!
Спустя две недели — какие недели!
О, как эти волны слону надоели! —
На палубе юнга высматривал зорко
Огни городские ночного Нью-Йорка.
Рассвет, и портовая пристань видна,
И с грохотом вниз опустили слона
На тросе стальном, на железном крюке,
В гнезде, на насесте, на узкой доске.
И сделка готова,
Цирк платит сполна —
Да кто же не купит такого слона!
Продали в цирк! И с тех пор по аренам
(На выходных — по удвоенным ценам)
Всюду возили слона напоказ:
Москва (штат Айдахо), Париж (штат Техас),
Лас-Вегас, Лас-Пальмас, Хо-Хо-Кус, Дайтона…
«Слон на яйце! Настоящий, в три тонны!
Сам туда влез и не прыгает вниз.
Шутка природы? Загадка? Каприз?»
Люди смеялись и тыкали пальцем
В Хортона. Стал он несчастным скитальцем,
В шумных собраньях он был одинок,
Мрачно молчал и глядел в потолок,
Лишь губы его шевелились едва:
— Слоны не бросают на ветер слова!
Но вот как-то раз, двадцать пятого мая,
Давал представление цирк на Гавайях,
В том самом курортном раю, в Гонолулу,
Куда от гнезда и труда улизнула
Прогульщица Мэйзи.
Болтаясь без дела,
Конечно, она с высоты углядела
Толпу и флажки циркового шатра:
— Ура! В цирк хочу! Цирк приехал! Ура!
И Мэйзи, дугу прочертив в небесах,
Пикирует книзу, врывается в дверь
И к самой арене торопится…
— Ах!
Я вас узнаю, удивительный зверь!
И Хортон, в глаза ей взглянув, побледнел,
Но вслух ничего ей сказать не успел:
Как раз в этот миг оглушительный треск
Послышался из-под насиженных мест.
— Я слышу царапанье и бормотанье,
И скрип скорлупы, и по стенкам шуршанье —
Как будто и впрямь я недаром сидел
На этом яйце сорок восемь недель!
Мой птенчик, он здесь! Чудеса из чудес! —
Слон Хортон вскричал, покидая насест.
— Твой?! — Мэйзи вскипела, сама не своя. —
Ты жалкий обманщик! Хозяйка здесь я !
Похитил яйцо бедной птички! Позор!
Прочь, прочь от гнезда, лопоухий ты вор!
И медленно слон отступил, оглушён…
И сердце разбито, и слышится звон —
Нет, это яйцо раскололось на части!
Пестреют осколки невиданной масти.
И Хортон, так долго сидевший в гнезде,
На дереве, в звёздной ночной пустоте,
В дневной суматохе и в качке морской,
Терпевший дорожную скуку, и холод,
И зной, и насмешки толпы цирковой, —
Глядит: у птенца-то два уха и хобот!
— Как, хобот?! Возможно ль? Такой же, как мой!
Все с мест повскакали, смеются, кричат:
— Да здравствует слон! Браво, Хортон! Виват!
Директор протёр кулаками глаза:
— Под куполом цирка, и вдруг — чудеса!
— Да как же назвать нам его, наконец?
— Птенец слоноухий? Крылатый слонец?
Но так и должно быть, ДОЛЖНО быть, ДОЛЖНО!
…Кому-то обидно, кому-то смешно,
Но все согласились, что дело по чести
Сейчас разрешилось на птичьем насесте.
Весь цирк зашумел:
— На свободу, герой!
Слон Хортон счастливым вернётся домой,
А там уж на крыльях гуляет молва:
Слоны не бросают на ветер слова!