Папа ринулся за мной и ухватил меня за ворот.
— Спо-кой-но! — сказал он, будто гвозди забивал. — Иначе ни-ку-да не по-ле-тишь!
В вертолете Иван Федосеевич меня посадил рядом с собой и обнял за плечи.
Майка села около папы.
Когда мы уже летели, я оглянулся и увидел Веронику Петровну. Я ее не сразу узнал: бублик на затылке она распустила, и получились длинные волосы.
— Где доктор? — изо всех сил прокричал я Ивану Федосеевичу.
— У него прием больных, — сказал он мне в самое ухо.
— Надо было отменить! — опять прокричал я. — Гейзеры важнее!
— Важнее всего люди, — сказал Иван Федосеевич. — Тем более больные.
Я не знал, согласен я или нет. Жалко доктора: не увидит гейзеры. И больных жалко: им больно и страшно. Доктор веселый, с ним не скучно. Пропишет лекарство и покажет фокус. И больному станет легче.
«Ладно, — подумал я, — полетит в другой раз. Когда всех вылечит».
И я стал смотреть в иллюминатор.
Мы летели в сторону от океана. Под нами проплывала глубокая расщелина.
— Каньон, — сказал мне в ухо Иван Федосеевич.
По уступам в глубине каньона прыгала речка, вся в пене.
Неожиданно потемнело. Вертолет влетел в большую щель между горами.
Я испугался. Со всех сторон — только коричневые скалы. Где солнце? Вдруг летчик не увидит скалу и мы в нее врежемся? Я прижался к Ивану Федосеевичу.
Наконец вертолет вырвался на свет. Я увидел горы в снегу и от радости захлопал в ладоши.
Мы приземлились на ровной площадке и выпрыгнули из вертолета.
Иван Федосеевич взял за руку меня, а папа Майку. Летчик зачем-то захватил с собой авоську с картошкой и пошел позади Вероники Петровны.
Я сказал ей «здравствуйте», потому что в вертолете она не услышала, как я с ней поздоровался. Вероника Петровна улыбнулась, будто незнакомая, и кивнула мне. И сразу стала смотреть вниз с обрыва.
Я тоже посмотрел вниз и увидел долину. То тут, то там вспыхивали от солнца фонтаны воды: короткие и длинные, толщиной с телеграфный столб и тоненькие — струйками. Вокруг них дымился белый пар. Я догадался, что это и есть знаменитая долина гейзеров.
— Спускаемся! — сказал Иван Федосеевич. — В сторону от тропы — ни шагу. Можно провалиться или ошпариться.
Тропа была неудобная, уступами. Иван Федосеевич сказал, это русло высохшего ручья.
Мы шли медленно и останавливались, чтобы смотреть.
В долине я увидел много не то озер, не то больших луж. А вода в них — цветная: то как море, то как трава, то как осенние листья. Есть даже красные лужи и черные.
Вот здорово! Я всегда знал, что такое бывает. Только думал, что на другой планете.
По бокам тропы трава густая и высокая. А на дне долины травы мало, и она короткая.
— Идем строго по траве! — сказал Иван Федосеевич. — Раз трава растет, значит, вода на это место не попадает.
Мы остановились у белой глины. За ней была клякса синей глины, а сбоку — глина желтая! Я сразу догадался, почему вода в лужах разноцветная: от цвета глины на дне.
Вдруг под нами будто проехал поезд метро.
Из-за камней впереди нас с громким свистом вырвался пар.
Он столбом поднялся высоко вверх. А за ним выбился фонтан воды. Все выше, выше... И засверкал водяными перьями.
У меня даже шея заболела голову задирать — такой высокий и красивый фонтан.
— Этот гейзер так и называется «Фонтан», — сказал Иван Федосеевич. И повел нас ближе к нему, чтобы получше рассмотреть гейзериты — разноцветные каменистые натеки около гейзера.
Он объяснил, что в горячей воде гейзеров растворены минерал опал, разные соли и даже серебро. Когда гейзер перестает извергаться, вода уходит в жерло, а минерал и соли оседают вокруг и застывают. Так получаются гейзериты.
После каждого извержения кипятка гейзеритов нарастает все больше и больше. Есть конусы из них выше папы. А есть маленькие — с мой палец.
Около каждого фонтана гейзериты своего цвета: зеленые, розовые, желтые, серебристые...
Мне очень понравились гейзериты, похожие на розы, не то желтые, не то серые. Вероника Петровна стала ахать и хотела одну розочку отломать па память. Иван Федосеевич так крякнул!
— Это же, — говорит, — варварство! Неужели и вам надо объяснять, что гейзериты создавались тысячелетиями?! Если каждый отломает кусочек, скоро ничего не останется!
Вероника Петровна засмущалась.
— Извините, — говорит, — это варварство в нас так прочно сидит! Никак его не выживешь. Я больше не буду.
Читать дальше