Марианна Басина - Далече от брегов Невы [без иллюстраций]

Чем же привлекал её Витт? Она была бедна, он — богат (Витт не слишком щепетильно обращался с казёнными суммами). Он преуспевал, был на виду у начальства. К тому же, их сближало то, что оба были авантюристами.

Поэт Адам Мицкевич говорил о Витте: «…сын польского генерала и гречанки — он был неизвестно какого племени и какой религии». Это говорилось в том смысле, что Витт был проходимцем, человеком без родины, не имеющим за душой ничего святого.

При русском дворе, где охотно пользовались его услугами, знали ему цену. «Граф Витт такой негодяй, каких свет ещё не производил, — считал брат царя Константин Павлович, — религия, закон, честность для него не существуют. Словом, это человек, как выражаются французы, достойный виселицы».

Ставленник Аракчеева, помогавший ему осуществлять на юге изуверскую затею царя о создании по всей России военных поселений, шпион по призванию, Витт знал о существовании Тайного общества, вёл слежку за заговорщиками, надеясь извлечь из этого выгоду. Собаньская служила ему верной помощницей — писала в Петербург за него доносы (Витт был невеликий грамотей), собирала для него сведения. В её салоне сходилось отборное мужское общество, и все политические разговоры, которые сама и возбуждала, она передавала Витту.

Пушкин не подозревал, что красавица Собаньская шпионила и за ним.

Первое время в отеле Рено рядом с Пушкиным жил Филипп Филиппович Вигель. Он приехал на службу в Новороссию.

Вигель был человеком далеко не привлекательным: злым, завистливым, двоедушным. Но при этом умным, острым, наблюдательным. Зная всё обо всех, никому не давал пощады.

Пушкин был одним из немногих, о ком Вигель не злословил.

«В Одессе, — рассказывал Вигель о Пушкине, — где он только что поселился, не успел ещё он обрести весёлых собеседников… Встреча с человеком, который мог понимать его язык, должна была ему быть приятна, если б у него и не было с ним общего знакомства и он собою не напоминал бы ему Петербурга…

Простое доброжелательство моё ему полюбилось, и с каждым днём наши беседы и прогулки становились всё продолжительнее. Как не верить силе магнетизма, когда видишь действие одного человека на другого? Разговор Пушкина, как бы электрическим прутиком касаясь моей чёрными думами отягчённой главы, внезапно порождал в ней тысячу мыслей, живых, весёлых, молодых, и сближал расстояние наших возрастов. Беспечность, с которою смотрел он на своё горе, часто заставляла меня забывать и своё собственное».

Молодой его собеседник казался Вигелю беспечным. Вигель был не тот человек, перед кем Пушкин мог бы открыть душу. Такого человека в Одессе не было.

Наезжал сюда, правда, Александр Раевский.

«Приезды А. Н. Раевского развлекали Пушкина, как будто оживляли его», — вспоминал Липранди.

Старший сын генерала Раевского Александр с тех пор, как Воронцовы поселились в Одессе, подолгу гостил у них на правах родственника. Мать жены Воронцова Елизаветы Ксаверьевны приходилась тёткой Раевскому-старшему.

Александр Раевский был влюблён в Елизавету Ксаверьевну и хотел находиться там же, где и она.

Пушкин после совместной жизни на Кавказе встречался с Александром Раевским не только в Каменке, но и в Кишинёве, и в Киеве. Теперь они виделись часто и могли возобновить свои долгие беседы.

За эти годы в судьбе молодого полковника произошли перемены, и отнюдь не к лучшему.

Он вышел в отставку. Военной карьеры не сделал. Все, в том числе и Пушкин, прочили ему выдающуюся будущность. Надежды не оправдались. Его блестящий ум, всё отрицая и осмеивая, ничего не мог создать. Раевский понимал, что на великое не способен, на малое же был не согласен. Ещё больше озлобившись, он втайне завидовал и отцу, и брату. И особенно Пушкину.

Вигель не без основания замечал: «Известность Пушкина во всей России, хвалы, которые гремели ему во всех журналах, превосходство ума, которое внутренно Раевский должен был признавать в нём над собою, всё это тревожило, мучило его».

Сравнивая двух своих сыновей, генерал Раевский писал дочери: «Николай будет, может быть, легкомыслен, наделает много глупостей и ошибок, но он способен на порыв, на дружбу, на жертву, на великодушие. Часто одно слово искупает сто грехов». С Александром дело обстояло сложнее. «С Александром живу в мире, — но как он холоден! — огорчался генерал. — Я ищу в нём проявление любви, чувствительности, и не нахожу их. Он не рассуждает, а спорит, и чем более он неправ, тем его тон становится неприятнее, даже до грубости. Мы условились с ним никогда не вступать ни в споры, ни в отвлечённую беседу. Не то чтобы я им был недоволен, но я не вижу с его стороны сердечного отношения. Что делать! таков уж его характер… У него ум наизнанку; он философствует о вещах, которых не понимает, и так мудрит, что всякий смысл испаряется. То же самое и с чувством: он очень любит Николашу [19] Николаша — мальчик-черкес, которого Александр Раевский привёз с Кавказа. и беспрестанно его целует, но он так же любил и целовал собаку Аттилу. Я думаю, что он не верит в любовь, так как сам её не испытывает, не старается её внушить. Он равнодушно принимает всё, что я бы ни делал для него».