Марианна Басина - Далече от брегов Невы [без иллюстраций]

Именно у Броневского, которого уважал, а не у местных властей, попросил приюта генерал Раевский.

Любимым предметом разговоров Броневского были Кавказ и Крым, изучению которых он отдавал всё свободное время.

О Кавказе готовил двухтомный труд, о Крыме знал всё. Многое рассказывал.

Говорил о богатой греческой колонии Феодосии, о блистательной Кафе — так называли этот город хазары.

В XIII веке Кафу откупили у татарского хана Оран-Тимура предприимчивые и воинственные генуэзские купцы. Они построили крепость, окружили город стенами. Генуэзскую Кафу украшали дворцы, храмы, статуи. Кафа была огромным, самым большим в Крыму городом. Водой её снабжали водопровод и фонтаны. Каждое утро в городские ворота въезжала чуть не тысяча телег с всевозможным грузом. Сотни кораблей теснились у пристани.

В конце XV века город захватили турки. В русской летописи значится: «Того же лета 6983 (1475 г.) туркове взяша Кафу и гостей московских много побиша, а иных поимаша, а иных пограбив на откуп даваша».

Греческое название вернулось к городу после присоединения Крыма к России.

С конца XVIII века Феодосия стала главным русским портом на крымском побережье. И для привлечения сюда иностранных купцов получила на тридцать лет «порто-франко» — иностранные купцы торговали здесь беспошлинно.

От некогда блистательной Кафы осталось немногое — полуразрушенные стены, а в остальном это был пыльный небольшой городок, который мало-помалу отстраивался после разрушительных русско-турецких войн. Прямые широкие улицы, пустынные в жаркие дневные часы, площадь, бульвар на набережной…

В бытность свою градоначальником Броневский устроил здесь музей, где выставили крымские древности.

Новый облик города ещё не сложился. По словам побывавшего здесь Грибоедова, Феодосия представляла собой «смесь вековых стен Кафы и наших однодневных мазанок».

Из Феодосии в Гурзуф Раевские и Пушкин отплыли на военном бриге «Мингрелия», который предоставили прославленному генералу.

«Из Феодосии до самого Юрзуфа ехал я морем. Всю ночь не спал. Луны не было, звёзды блистали; передо мною, в тумане тянулись полуденные горы… „Вот Чатырдаг“, — сказал мне капитан. Я не различил его да и не любопытствовал».

Почти весь путь от Феодосии до Гурзуфа Пушкин провёл на палубе корабля, глядя на гористые крымские берега. А когда спустилась ночь, и море зашумело, и налетел ветер, наполнивший паруса, и всё скрыла темнота, и он остался один на пустынной палубе, нахлынули воспоминания. Вспомнился Петербург, недавно прошедшее, всё пережитое…

И он внезапно ощутил то знакомое состояние души, то особое волнение, которое давно не посещало его и которое он так боялся утратить. Вдохновение вернулось и привело с собой рифмы. «Ночью на корабле написал я элегию».

На рассвете Пушкин заснул. А когда проснулся, корабль стоял в виду Гурзуфа. До этого августовского утра древняя крымская земля оставляла его равнодушным. Но вот он увидел Гурзуф…

«Проснувшись, увидел я картину пленительную: разноцветные горы сияли; плоские кровли хижин татарских издали казались ульями, прилепленными к горам; тополи, как зелёные колонны, стройно возвышались меж ими; справа огромный Аю-даг… и кругом это синее, чистое небо, и светлое море, и блеск и воздух полуденный…»