Ю. Ольсевич - Влияние хозяйственных реформ в России и КНР на экономическую мысль Запада. Учебное пособие

Подобной трактовке отсталости нельзя отказать в значительной доле реализма применительно к мирохозяйственной ситуации до Второй мировой войны; однако после войны страны «третьего мира» обрели политическую самостоятельность, а в развитых странах произошли глубокие институциональные изменения и перестройка их хозяйственной структуры.

Коренной поворот в отношении развитых стран к отсталым был также обусловлен:

• переориентацией основных потоков экспорта товаров и капиталов развитых стран на сами эти страны;

• превращением повышения эффективности за счет технической революции в абсолютно преобладающий источник роста доходов развитых стран при резком снижении роли доходов, получаемых ими из отсталых стран;

• осознанием потребности (в результате Второй мировой войны и в процессе холодной войны) в политической и военной поддержке со стороны отсталых стран;

• осознанием социальной и военно-политической опасности углубления экономического разрыва в условиях распространения оружия массового поражения.

Как мог в этой новой ситуации возникнуть на Западе интерес к теории развития, разработанной в России в 1920-е годы?

Дело в том, что всякая серьезная экономическая теория имеет структурно-аналитический и «объяснительный» аспекты. Первый аспект имеет дело с движением и структурой материальных «запасов» и «потоков» (факторов производства, доходов), другой аспект – с трактовкой отношений между людьми в ходе присвоения, производства, распределения, обмена, потребления этих факторов и доходов.

Указанные два аспекта хозяйственной системы взаимосвязаны, однако обладают значительной автономией: трагедия экономической теории в том, что она никогда не могла одновременно беспристрастно исследовать материальную и отношенческую стороны хозяйства (что напоминает известную альтернативу в физике: измерив величину заряда частицы в определенной точке мы не получаем данных о ее скорости, и наоборот).

Российская теория развития в своем объяснительном аспекте, исходившем из марксистской философии социально-классовых антагонизмов, постепенно оказалась не у дел в послевоенном мире. Зато ее структурно-аналитический аспект сохранил свое познавательное значение; он-то и был признан западной наукой.

Речь идет:

• о разработке макромоделей накопления («сбережения») и инвестирования на базе функции потребления, а также коэффициентов фондоемкости, «трудоемкости», «природоемкости» (с учетом динамики степени загрузки мощностей);

• о концепции источников накопления с учетом:

а) двухсекторной экономики;

б) преобладания в стране мелкокрестьянского сельского хозяйства, где сберегаемая доля доходов падала с увеличением числа хозяйств и дроблением наделов, полунищим наемным трудом, не способным на «сбережения»;

в) резко ограниченной доступности внешних кредитов;

• об отраслевой стратегии инвестирования: соотношении темпов развития сельского хозяйства, легкой и пищевой промышленности, тяжелой промышленности, концепции равновесного и неравновесного развития;

• об определении содержания и роли планирования, кредитно-денежной и финансовой системы в процессах развития.

Существует мало общего между этими разработками теории развития и сталинской стратегией индустриализации и коллективизации, подчинившей экономическое развитие, как и все стороны общественной жизни в СССР, ускоренной подготовке отсталой страны ко Второй мировой войне. При этом объяснительный аспект марксистской теории развития использовался лишь как идеологическое прикрытие драконовских методов институциональных и материально-структурных преобразований. Чего стоил один только сталинский тезис об обострении общественных противоречий по мере «строительства социализма»! Тезис сочетавший чудовищный цинизм с реализмом (что и показали события августа 1991 г.).

В российской теории экономического развития в развернутом либо эмбриональном виде уже содержались основные направления и проблематика последующих западных исследований в этой сфере (хотя многое было «открыто» повторно, поскольку большинство российских публикаций было переведено лишь в 1950–60-е годы; впрочем, ряд крупных экономистов Запада: В. Леонтьев, Е. Домар, А. Бергсон, С. Кузнец, А. Ноув и другие владели русским языком и знали эти публикации).

Общей исходной основой послевоенных западных экономических теорий развития явилась концепция «порочных кругов бедности», в которых вращается хозяйство отсталых стран.