Проспер Мериме - Бальзак, Мериме, Мопассан, Франс, Пруст. Перевод с французского Елены Айзенштейн

– Нужно очень любить, – воскликнула она, готовая пожертвовать его сомнениям свою любовь, чтобы компенсировать возлюбленному все жертвы, которые он принес. – Но, – повторила она, – этим ты погубишь меня. Ах! Потеряешь меня. Да, это прекрасно, но ты меня забудешь. О! какую проклятую мысль ты держишь в голове?

– Держу и люблю тебя, – сказал он как-то сокрушаясь, – однако я опозорен.

– Посоветуемся с отцом Ардуином? – сказала она.

– О нет! Это будет тайной между нами двумя.

– Ну, хорошо, я пойду, но не будь там, – сказала она, – оставайся за дверью, вооруженный кинжалом; если я закричу, войди и убей художника.

Не видя больше ничего, кроме своего искусства, Пуссен стиснул Жилетту в своих объятиях.

– Он больше не любит меня, – подумала Жилетта, когда осталась одна.

Она уже раскаивалась в своем решении. Но вскоре она станет свидетельницей ужаса, более жестокого, чем ее страдания. Она старалась отогнать ужасные мысли, которые поднимались в ее сердце. Она верила, что любит художника уже меньше и считала его менее достойным ее любви, чем раньше.

Через три месяца после названной встречи с Пуссеном Порбю решил посетить мэтра Френофера. Старик был добычей глубокого уныния, и непосредственной причиной этого были, если верить математикам от медицины, проклятый пищеварительный процесс, жара, какая-то ипохондрическая отечность, а, следуя спиритуалистам, несовершенство нашей моральной природы. Очевидно, этот человек был измучен окончательным завершением своей таинственной картины. Он устало сидел в огромном дубовом резном кресле, оправленном черной кожей, и, оставаясь в своем меланхолическом настроении, бросил на Порбю взгляд человека, соответствующий его настроению.

– А! Хорошо, мэтр, – сказал ему Порбю, – ультрамарин, который вы искали в Брюгге, отвратителен, это оттого, что вы не смогли измельчить наши новые белила, ваше масло зло или кисти строптивы?

– Увы, – воскликнул старик, – я поверил на некоторое время, что мое произведение завершено; но я, конечно, ошибся в нескольких деталях, и я не буду спокоен, пока не проясню мои сомнения. Я решился поехать путешествовать в Турцию, в Грецию, в Азию, чтобы поискать натуру и сравнить мою картину с различными женскими образами. Может быть, там, наверху, – скользнул он довольной улыбкой, – я захватил саму природу. Иногда я почти боюсь, что дыхание проснется в этой женщине и она исчезнет.

Потом он вдруг поднялся, чтобы уйти.

– О! О! – ответил Порбю, – я пришел вовремя, чтобы избавить вас от расходов и усталости путешествия.

– Каким образом? – спросил удивленный Френофер.

– Юный Пуссен любит женщину несравненной красоты, без всякого несовершенства. Но, мой дорогой мэтр, если вы согласитесь на одолжение и позволите нам увидеть ваш холст.

Старик остался стоять в неподвижности, в совершенном ошеломлении.

– Как? – воскликнул он, наконец, страдающе, – показать мое творение, мою жену? Разорвать покрывало, которым я целомудренно закрыл мое счастье? Но это была бы ужасная проституция! Вот уже десять лет я вижусь с этой женщиной, она моя, только моя, она меня любит. Не она ли улыбалась мне на каждый взмах кисти, который я ей отдавал? Она душа, душа моего таланта, которой я ее одарил. Она покраснеет, если другие глаза, а не мои остановятся на ней. Попробовать показать ее! Но какой муж или любовник настолько гнусен, чтобы гнать свою жену к бесчестью! Когда ты создаешь картину для двора, ты не кладешь всю душу свою, ты продаешь куртизанку, как выкрашенного манекена. Моя живопись – это не живопись, это чувство, страсть! Рожденная в моей мастерской, она должна остаться святой и не выйдет без одежды. Поэзия и женщины обнажаются только перед их любовниками. Можем ли мы похвастаться, что изучили модели Рафаэля, Анжелику де Ариосте, Беатриче Данте? Нет! Нет! Мы не увидим ничего, кроме формы. Эх! Да, работа, которую я держу высоко, под замками, это исключение в нашем искусстве. Это не холст, это женщина, с которой я смеюсь, плачу, судачу и мыслю. Ты хочешь, чтобы я вдруг покинул счастье десяти лет, как бросают пальто? Внезапно я перестану быть отцом, возлюбленным и Богом. Это женщина не существо, она само творчество. Приводи твоего молодого человека, я дам ему мои сокровища, я дам ему картины Корреджо, Микеланджелло, Тициана, я поцелую след его шагов в пыли; но сделать его моим соперником? Стыд мне! Ха-ха! Я больше влюбленный, чем живописец. Да, до моего последнего вздоха у меня будет сила сжечь мою Belle-Noiseuse, мою очаровательную возлюбленную; но выдержать взгляд человека, молодого человека, художника? Нет, нет! Я завтра же убью того, кто осквернит ее взглядом! Я тебя мгновенно убью, тебя, моего друга, если ты не склонишь перед ней колени! Ты хочешь теперь, чтобы отдал моего тайного кумира холодным взглядам и глупой критике остолопов? Ах! любовь – это тайна, и жизнь – только в глубине сердец, и все пропадает, когда сам человек говорит об этом своему другу: