Владимир Левшин - Ноктюрн Пифагора

— Ну, — сказала мама, — вот наш квартет и в сборе. Рояль на месте, скрипка, виолончель и контрабас тоже. Дело за слушателями.

Так вот что такое квартет! Теперь-то я знаю! Квартет — это когда играют все разом. Рояль, скрипка, виолончель и этот… самый большой… как назвала его мама? Контрабас! И все-таки… Почему квартет домашний? Уж не потому ли, что будет играть у нас дома?

В тот раз я этого телком не выяснил: пришли остальные гости, и все четыре инструмента заиграли вместе.

Это было чудесно, и все же не совсем так, как я себе представлял. Я-то думал, что играть вместе значит играть всем одну и ту же мелодию.

А здесь… Один начиняет, другие подхватывают. Голоса сходятся, расходятся, перебивают друг друга, спорят, потом снова соглашаются… Совсем как в беседе четырех друзей, где у каждого свой характер, свое мнение — и все-таки все они заодно!

А квартет всё играл. Одну пьесу сменяла другая. За печальной следовала веселая. Музыка грустила, сердилась, ликовала, и с ней вместе грустил, сердился и ликовал я сам… Что и говорить, прекрасный был концерт. Обязательно дослушал бы его до конца, если бы… если бы не уснул.

Когда я проснулся, солнце светило вовсю. Рядом со мной, на краю моей постели, сидела мама. Лицо у нее было испуганное. Она боялась, не простудился ли я? Шутка ли, проспать полночи на полу в одной рубашонке! К счастью, все обошлось благополучно.

А потом меня стали учить играть на рояле, и я узнал массу интересного. И про музыку, и про музыкантов и музыкальные инструменты. В том числе и про те, что увидал в тот вечер.

Узнал я, например, что поет у них вовсе не палочка — она, между прочим, называется смычком. И не деревянный корпус, который я окрестил ящиком. Поют под смычком струны, натянутые вдоль грифа. А «ящик» усиливает и облагораживает их звучание.

Узнал я и то, что в квартете, действительно, участвуют четыре музыкальных инструмента, хотя и не совсем те, что в нашем (оттого-то папа и называл его домашним). Как правило, это две скрипки, альт и виолончель. Помните крыловский «Квартет»? «Достали нот, баса, альта, две скрипки…»

Кстати сказать, альт — та же скрипка, только что немного побольше да звучит немного пониже.

А вообще-то квартеты могут быть очень разными по составу инструментов. За долгие годы я их наслушался множество. Да и только ли квартетов! В жизни моей было много ярких музыкальных впечатлений. И все же это не мешает мне с нежностью вспоминать музыку моего детства. Музыку, вошедшую ко мне сквозь дверную щелку, чтобы распахнуть передо мной необъятный, величавый мир звуков.

Много лет прошло с того вечера, а я как сейчас слышу тот, первый, домашний квартет. Особенно скрипку. Как она пела! Удивительно! Но еще удивительнее, что играл на ней мальчик, которому было тогда всего десять лет от роду. Звали мальчика Яша Хейфец. Теперь имя его известно всему миру.

Когда мама объявила, что с завтрашнего дня меня начинают учить музыке, я страшно обрадовался. Музыка звучала в нашем доме постоянно. Недурно играла на рояле мама. Неплохо пел папа. Уверенно разыгрывал сонату Грига мой приятель Алеша. Частенько музицировали и приходившие к нам в гости знакомые, среди которых были настоящие профессиональные музыканты.

Конечно, я слушал их с удовольствием, но и с невольной завистью. Меня угнетало сознание собственной неполноценности: почему они могут, а я не могу? Эх, подойти бы к роялю, тряхнуть головой и грянуть «Полонез» Шопена…

«Полонез» был пределом моих мечтаний. Я слышал его в исполнении Григория Гинзбурга. Правда, не в концертном зале. В то время известный впоследствии пианист был только еще студентом консерватории и готовился к весенним экзаменам. Жил он у Палашевского рынка, и, проходя мимо его дома, мы с Алешей всегда останавливались, чтобы послушать музыку, доносившуюся из открытых окон.

В этой бесплатной музыке на улице было какое-то особое очарование, и она мне крепко запомнилась. Самое большое впечатление произвел на меня «Полонез» Шопена. С некоторых пор я просто бредил этой пьесой, и если уж воображал себя играющим, так непременно «Полонез».

Разумеется, все это были пустые мальчишеские мечты. Что толку думать о «Полонезе», если едва разбираешь ноты? Но теперь… О, теперь совсем другое дело! Ведь завтра я начинаю учиться всерьез.

Учительницей моей оказалась высокая немолодая женщина с длинным унылым носом. На переносице у нее стеклянным мотыльком примостилось пенсне. Конец свисавшего с него черного шнурка был приколот к карманчику накрахмаленной блузки золотой булавкой.