Валентин Головин - Сто затей двух друзей. Приятели-изобрететели

— Ну я, милые мои, пошла. Не ровен час, он-то услышит, как о нем тут болтают, осерчает, поди. Не дай-то бог…

И не спеша, с чувством исполненного долга, постукивая клюкой, старуха опасливо удалялась к себе в избенку.

Как-то раз к стайке мальцов, тихонько шептавшихся после ухода бабки, подошли наши знакомцы: Витька Пуговкин и Мишка Ромашкин.

— Ха, ха! Глянь-ка, ребятня до чего закупалась! Так все охрипли, что шепотом изъясняются! — сказал громко Ромашкин.

Но запуганные ребята замахали руками и зашипели, как гусаки:

— Тише, тише, тише. Он услышит!

— Да кто это он?

— Водяной тутошний. Нечистая сила, в омуте который.

— Кто же про него вам наговорил?

— А бабушка Агафья. Вон она домой потопала.

— И часто она здесь ходит-бродит?

— Да каждый вечер с базара плетется, как семечки свои расторгует.

— Так, так, — протянул Пуговкин и, тихонько посоветовавшись с Ромашкиным, добавил: — Ну, вот что, ребята, приходите-ка завтра сюда еще раз. Других зовите. Не пожалеете. Вашего водяного ловить будем. Только, чур, уговор— бабке ни слова! Ну, ни гугу! Поняли?

И хотя мальчишки и девчонки ничегошеньки пока не поняли, но, конечно, согласились прийти поглядеть на двух отчаянных храбрецов, которые будут вытягивать страшного водяного из омута.

Назавтра к вечеру вся плотина пестрела ребятишками. «Батюшки-светы. Уж не утоп ли кто сердешный? Царство ему небесное», — подумала бабка, подходя к толпе у мельницы.

Первым ее встретил Ромашкин. Пуговкина почему-то в этот раз не было.

— Здравствуйте, бабуся…

— Будь здоров, мой касатик.

— Бабусенька, будьте добренькие, расскажите нам, пожалуйста, про водяного, — вежливо попросил Мишка.

Бабка приободрилась и не спеша начала поучать малышей: Всякая бывает, милые мои, нечистая сила. Есть домовые. Они больше за печкой укрываются, в теплоте и во мраке. Ночью-то проснешься, не спишь и слушаешь, а он себе суршит… суршит…

— Ну, это мыши шуруют или тараканы шастают, — ухмыльнулся Мишка.

— Молчи, греховодник! Мал больно рассуждать-то. А вот еще в лесу, в самой глухомани, леший проживает. Как стемнеет, он как ухнет, ухнет. Аж сердце обмирает…

— Так это ж филин, — не унимался Ромашкин.

— Опять ты за свое, маловер. Послушай лучше, что старые да бывалые люди тебе говорят. А водяник самый из них вредный. Ну, сущий сатана, будь не к ночи помянут. А просыпается он от зимней спячки на Никитин день, что третьего апреля…

— Постой, бабуся, а ты его сама-то видела? — перебил опять Мишка, и ребята придвинулись ближе к бабке.

— Видала, милые мои, видала, сподобилась. Страсти, что натерпелась по ту пору. Иду я как-то от всенощной из церкви, а он, ну, как утопленник, тут из омута и всплыл при луне.

Неожиданно внизу в воде что-то ухнуло. Из-под кувшинок стала медленно выползать большая зеленая образина. Рачьи глаза ее тускло блестели. Крупные лошадиные зубы оскалились.

Ребята в ужасе шарахнулись к бабке Агафье, как испуганные цыплята к наседке.

Бабка сама обомлела и торопливо стала бормотать побелевшими губами:

— Свят, свят, аминь, рассыпься…

И, словно услыша эти священные заклятья, страшилище медленно погрузилось обратно в таинственную пучину омута. Безмолвие взорвал звонкий голос Ромашкина:

— Вот так водяной!

Сатанинское отродье! Крокодил здешних мест…

— Тише, тише, — снова, как гусаки, зашипели все кругом. — Услышит, опять покажется. Еще утянет кого на дно.

— А хотите, я его позову снова, — вдруг заявил Мишка.

— Что ты, мой голубчик, с ума сошел? Погибели своей не чуешь? — запричитала бабка.

Некоторым ребятам неудержимо захотелось домой. А другие, не робкого десятка, были не прочь еще разок взглянуть на невиданное существо — жителя темного омута. Они даже стали подзадоривать Мишку:

— Как же, послушается он тебя! Только свистани — он и полезет наверх. Держи карман шире…

— Вот и свистану.

— Ой, не надо, не надо, — тихо залопотали девочки.

— А ну, свистани, — просили мальчуганы, которые побойчей.

Ромашкин сунул два пальца в рот, и над омутом трижды разнесся пронзительный молодецкий посвист.

Прошло несколько томительных мгновений. Бабка уже сказала:

— Вот видишь, пострел…

Но тут снова что-то ухнуло, и из омута опять стала вылезать страшная морда водяного беса. Все разинули рты и молча смотрели то на Ромашкина, то на чудовище.