Натан Натанов - Путешествие в страну летописей

— Наверное, время было дороже пергамена, — ухмыльнулся Мусин.

Последний, 173 лист тетради.

При желтом свете свечей красные буквы казались зловещебурыми.

Бантыш-Каменский прочитал торжественно, чуть нараспев, словно героическую оду или трагедию:

— «Радуется купец, прикуп сотворив, и кормчий, в отишье пристав, и странник, в отечество свое пришед, тако же радуется и книжный списатель, дошед конца книгам, тако же и аз, худый, недостойный и многогрешный раб божий Лаврентий мних. Начал писать книги сии, называемые летописец князю великому Дмитрию Константиновичу, месяца генваря в 14-й и кончил месяца марта в 20-й в лето 6885 при благоверном и христолюбивом князе Дмитрии Константиновиче и при епископе нашем христолюбивом священном Дионисии Суздальском и Новгородском. И ныне господа отцы и братья, где описал или переписал или не дописал, чтите, исправливая бога ради, а не кляните, ибо книги ветшаны, а ум молод, не дошел…»

Бантыш закрыл пергаменную книгу. Болтин, неподвижный, грузный, уже подавленный смертельной болезнью, быстро заговорил:

— Все очень просто, господа. Автор — летописец представился сам: монах Лаврентий, «раб божий Лаврентий мних». Время написания: «6885 лето». По-нашему — 1377 год, стало быть [3] 6885 лето (год) — дата по старинному летосчислению «от сотворения мира». По мнению богословов, это «сотворение» произошло за 5508 лет до рождества Христова. Отняв это число из 6885, получим дату по нашему обычному летосчислению: 1377 год. . Вторая половина XIV столетия, за 3 года до битвы на Куликовом поле и через 36 — после Ивана Калиты…

Бантыш заметил, что легко установить также место, где находился летописец, — княжество Суздальско-Нижегородское, в междуречье Волги и Оки. В те времена, он точно помнит, правили там князь Дмитрий Константинович и епископ Дионисий. Княжеская резиденция находилась в Нижнем Новгороде. Монах, писавший «книги сии князю Дмитрию Константиновичу», скорее всего, жил там же.

Итак, автор летописи — монах Лаврентий; написал ее в 1377 году в Нижнем Новгороде.

Мусин-Пушкин, искусный царедворец, заметил, что тогдашний великий князь московский Дмитрий Донской и московский митрополит в этой записи даже не названы, будто, кроме суздальско-нижегородского князя и епископа, нет никого на свете.

— Справедливо, справедливо, ваше сиятельство, — ответил Болтин. — Видно, Лаврентий и его подручный работали на своего князя или епископа. Поэтому и торопился наш инок: с 14 января по 20 марта — время небольшое для такой работы. Зимние дни кратки. Вечером и ночью писал при лампаде, да пришлось призвать подручного (имя коего, впрочем, Лаврентий не счел нужным назвать). Недаром, «дошед конца книгам», радовался, как удачливый купец и возвратившийся странник…

На минуту наступило молчание. В комнате было тепло от множества свечей, язычки пламени колебались, будто вели между собой таинственную неслышную беседу. Каждый из присутствующих по-своему увидал на миг давно минувшую зимнюю ночь конца XIV столетия: полутемную монастырскую келью, тень монаха на стене, тень гусиного пера на пергамене, заполняемом волшебными значками букв…

— Что же потом случилось с этой летописью и летописцами? — спросил Мусин-Пушкин.

Болтин помолчал еще немного и вздохнул.

— Все суета сует и всяческая суета… Возможно, князю Дмитрию Суздальскому и епископу Дионисию летопись, их восхваляющая, нужна была для каких-то честолюбивых замыслов…

И что же осталось в истории о сих честолюбцах? Дионисий отправился в Константинополь, чтобы получить от патриарха сан митрополита, — и получил. Возвращался, исполненный бог весть каких дерзких мечтаний, да на дороге был схвачен литовцами и умер в темнице. Еще раньше умер и князь Дмитрий Константинович. Им ли было спорить с Москвою, мощно возвысившейся после битвы на Куликовом поле?

В 1393 году, через шестнадцать лет после того как Лаврентий написал свой труд, сын Дмитрия Донского, князь Василий Дмитриевич легко присоединил к Москве и Суздаль и Нижний Новгород.

— Любопытно было б узнать, — сказал Мусин-Пушкин, — какова карьера Лаврентия? Видал ли он своими глазами торжество Москвы над его князьями?

— Не знаем и вряд ли узнаем когда-либо, — отвечал Болтин. — А впрочем, среди епископов или известных отцов церкви XIV и начала XV века мы его имени не видим: значит, в чинах, так сказать, монах не слишком преуспел.

— Кстати, — вставил Бантыш, — монах в последней записи жалуется, что «ум молод». Кто был молод в 1377-м, не слишком уж состарился шестнадцать лет спустя, когда пало Нижегородское княжество.