Валентин Крижевич - Остров на дне океана

– Влип! – произнес Тенгиз вслух.

В пустоте операторского отсека голос прозвучал громко и нелепо.

Десантным водолазным снаряжением на такой глубине не воспользуешься. Остается только ждать помощи сверху. А для этого надо в свою очередь доставить второй «Дельфин» из Владивостока, подготовить к погружению… Сутки, а то и больше сидеть на грунте. Дело, конечно, не в сроках, запаса дыхательной смеси хватит суток на пятнадцать, но ведь это не в фойе театра дожидаться начала спектакля. Тенгиз глянул на таймер, вмонтированный в приборный щиток, – стрелки показывали 13 часов 20 минут.

Панике он не поддался, но сердце все-таки неприятно сжалось. А вдруг пострадали где-то уплотнители и в аппарат начнет поступать вода? Стремясь отогнать от себя сомнения, Тенгиз осмотрел отсек – сухо, потом долго читал объемистую техническую инструкцию «Дельфина», затем поел из НЗ и неожиданно для самого себя заснул. Видимо, не выдержала перенапряжения нервная система.

Когда проснулся, снова читал инструкцию, потом мелком, случайно попавшим в отсек, обрисовал все переборки портретами Веры. Они тогда только недавно поженились. Снова спал. В промежутках между сном, чтобы как-то убить время, записывал на чистых страницах бортового журнала стихи, которые помнил наизусть.

Помощь по непонятным причинам явно затягивалась. На таймер он специально не смотрел, так время быстрей бежит, а потом вообще остановил его – едва слышное тиканье в мертвой тишине отсека становилось все громче и громче, нестерпимо раздражало. По его подсчетам заканчивались четвертые сутки, когда послышался стук по корпусу аппарата. Тенгиз отбросил опостылевшую инструкцию и схватил трубку телефона. В ухе четко зазвучал торопливый говорок второго пилота-оператора Виктора Потапова:

– Тенгиз, ты меня слышишь?! Ты меня слышишь?!

– Слышу, слышу! – заорал Тенгиз, крепко сжимая трубку, будто испугавшись, что кто-то отберет ее и вместе с ней исчезнет голос, несший спасение.

– Как ты там? Говори быстрее…

– Нормально! – опомнившись от первой радости, уже спокойней ответил Тенгиз. – Вот только борода растет бешеными темпами и аппетит зверский. За трое суток съел весь НЗ.

– За трое?.. Ты ведь седьмые сутки в этой мышеловке. Тайфун налетел и помешал выручить тебя раньше…

И пока шло вызволение «Дельфина» из объятий пещеры, Тенгиз неотрывно держал возле уха трубку телефона, наслаждаясь человеческими голосами.

Потом уже Тенгиз узнал, что без привычных смены дня и ночи, без других примет времени человек быстро теряет ориентировку и может работать по 18 часов, а спать по 30 часов подряд.

…Под монотонный гул автобусного мотора Тенгиз незаметно задремал. На промежуточных станциях он приоткрывал веки, разглядывал суету автовокзалов и, когда автобус трогался в путь, опять погружался в дремоту.

В Минск прибыли в 17 часов. Добираться в Академию вроде бы поздновато. Тенгиз, немного поколебавшись, решил поехать к себе домой, в Серебрянку.

Назавтра в 9.00 он уже был на четвертом этаже главного корпуса Академии наук. Здесь заканчивался ремонт, и в коридорах везде стояли накрытые газетами столы. Цепляясь за торчащие ножки взгроможденных один на один стульев, Тенгиз пробился к двери кабинета Ивана Сергеевича Купцевича.

Профессор, высокий, лысый, в очках с толстыми линзами, встретил Тенгиза не то чтобы холодно, но без особого энтузиазма. Тенгиз знал, что Купцевич считает его баловнем судьбы, однако не обижался на начальника, ибо понимал, откуда это идет. У отдела своя обширная программа научной работы, а Тенгиз частенько отлучался в экспедиции как опытный пилот-оператор подводных аппаратов.

– Так как же – едете? – без всяких вступлений спросил профессор.

– Да, еду.

– А что так сразу – да?

– Подумать время было…

– Пушков вас вызывает, Юрий Павлович. Знаете его?

– Как не знать, вместе на Дальнем Востоке работали.

– То-то и оно, – будто поймав Тенгиза на чем-то недостойном, заметил Купцевич.

Тенгиз уловил ироническую интонацию в его голосе.

– А я, Иван Сергеевич, между прочим, не цветами торговать туда еду. Профессор кашлянул смущенно и уже более благожелательным тоном произнес:

– Ну что ж, в добрый путь тогда…

Иногда в акватории Возмущения на судна опадали на удивление обильные росы. Тогда ранним утром все надстройки плавучей базы, расчалки мачт, громадные антенные шары, открытые палубы сверкали и переливались мириадами капелек водяного бисера.