Джеральдин Маккорин - Где кончается мир

Если преподобный Букан, настоящий пастор кирка, был человеком прохладным, то Кейна можно было сравнить с ведром холодной воды. Он называл себя «правой рукой пастора», хотя на самом деле был всего лишь помощником, нанятым копать могилы, ухаживать за огородом при мансе, чинить крышу и прибирать в сарае, служившем кирком. Когда Владыка острова даровал «кирку» колокол с корабля, Коул Кейн взял на себя ещё и обязанности звонаря и звонил в колокол перед службами, созывая жителей на молитву. Он считал, это делало его важным «служителем кирка».

Отец Куилла шептал, что Коул Кейн думает, будто Бог сидит на другом конце верёвки, вот и дёргает её изо всех сил, чтобы привлечь внимание Всевышнего. Мать Куилла говорила, она благодарна, что у неё есть уши, так что она может заткнуть их пальцами. Куилл предполагал, что если мистер Кейн когда-нибудь засмеётся, его собственные уши от удивления отвалятся.

В общем, никто в здравом уме не стал бы избирать Коула Кейна заместителем пастора.

В тот день они ловили сетью у воды качурок. Тут, как и с глупышами, нужно было ухитриться, чтобы масло осталось внутри птиц, и хватать их за крылья сзади прежде, чем они успеют в приступе ужаса срыгнуть ржаво-красное содержимое своего желудка. Птичье масло считалось лекарством от всего – от зубной боли до прострела, так что люди с большой земли (те, которые могли себе позволить заболеть) давали за него хорошие деньги. И всё же кропотливая и грязная это была работёнка – переливать масло из маленьких желудков глупышей в большие эластичные желудки олуш и накрепко завязывать. Все были только рады, когда наконец могли заняться самой ценной птицей – гугами. Птенцами олуш. Вылупившиеся весной, к августу они настолько выросли, что весили даже больше родителей. Их мясо продадут на большой земле задорого, и на Хирте устроят роскошный пир.

Так что старшие мальчишки и мужчины каждый день отправлялись ловить гуг. Птенцы сидели, как пушистые пельмешки, на узких уступах самых крутых скал. Казалось невероятным, что они не теряют равновесия и не падают, не научившиеся летать, в море или не скатываются – плюх-плюх-плюх – по косогорам вниз. Чтобы добраться до них, старшие мальчишки спускались по вертикальным утёсам на верёвках из конского волоса, через которые продевали одно бедро, а назад с мёртвыми птенцами, свисающими с поясов, их втягивали мужчины.

Днём они ловили олуш; вечером они ели олуш. Ночью сны их были до краёв полны тупиков и глупышей и кишели олушами.

Мурдо и Куиллиам превратили работу в соревнование, каждый день меряясь наловленным. Они вместе охотились на птиц с тех самых пор, когда научились ловить их больше, чем распугивать. Они прошли испытание в один день: отправились на жуткую Скалу Поцелуев, вздымающуюся высоко над беспокойным океаном, и поцеловали там камень. Конечно, во время охоты целовать птиц не приходилось – только хватать их за шеи. Как подметил Мурдо, «если бы проверка была легкотнёй, то ты бы пошёл назавтра ловить птиц и угробился – и выходит, твои маманя с папаней столько лет зазря тратили на тебя овсянку и одёжку». (Мурдо очень много размышлял о стоимости и ценности вещей. И даже людей.)

Отец Мурдо изготовил и владел лучшей верёвкой на Хирте – сплетённой из конского волоса и вручную вшитой в оболочку из овчины. Однажды она станет принадлежать Мурдо – отец передаст ему её в наследство, как лорды и дворяне передают своим первенцам в наследство дома, земли и мечи. А когда-нибудь Мурдо, думается, оставит её уже своему сыну.

А вот Юан свою верёвку уже унаследовал – его отец погиб, упав со скалы, – но был ещё недостаточно взрослым, чтобы на ней работать. И всё же он прихватил её с собой: за каждую верёвку, взятую на Стак, платили птицами или перьями, а матери Юана после смерти мужа такая приплата была очень нужна.

Так что Куилл свисал со скалы высоко над морем именно на верёвке Юана – одной рукой хватая гуг, второй поддерживая вес своего тела. Верёвка обхватывала бёдра, змеясь под одним и над вторым – мягкая, бледная и хорошенькая – как, в общем-то, и сам Юан.

Потрёпанное седло пони, прилаженное к краю скалы, не давало верёвке оборваться или перетереться об острую каменистую кромку. Дейви почему-то взялся каждый день носить это седло от Хижины к скалам, а потом наблюдать, как мистер Фаррисс закрепляет его. «Теперь спускаться безопасно, Куиллиам», – говорил Дейви, серьёзно кивая, и убегал в своих носках к младшим мальчишкам ощипывать птиц.