Сергей Лукницкий - Это моя собака

Я предлагаю вам остаться в этом мире. Утешением от одиночества здесь будет ваша Козетта…

— А мой прошлый, трехмерный мир?

— Забудьте его, в нём даже цари обречены на бесправие.

— Но, тем не менее, это именно прошлый ваш мир развил вас, позволил освоить множество наук, искусств и ремёсел, которые так пригодились вам теперь…

Чёрный Квадрат не ответил.

Пока профессор упражнялся в философствовании, мы с Козеттой продолжали стоять возле эбеновой части (или, точнее будет сказать: пасти) плоскости, походящей на воронку, или скорее вход. Я ещё прислушивался к безудержно и потому бесспорно здравым речам нашего пленителя, как вдруг ответ подсказала женщина.

«Хвостик, — сказала она, — ты знаешь о чём я подумала, ведь если мы с тобой как и все тут другое — линии, то естественно Вирусу необходимо охранять эту дыру. Всякая линия заканчивается точкой, и мы не только сможем проникнуть туда, в эту воронку, но и сделаем выводы об этом новом для нас измерении, поскольку там уж точно никто из представителей мыслящей плоти не был.

Я сделал маленький эксперимент. Снял с себя ошейник более похожий на стек, чем на мой родной кожаный предмет туалета и бросил его в эбеновую пасть. Ошейник немедленно исчез как будто бы распался на атомы.

Мы переглянулись с Козеттой и, взявшись за предполагаемые лапы или руки немедленно бросились туда же. Зачем нам это было надо. Ведь из неизвестности уже понятной мы могли очутиться в неизвестности неведомой, и тогда уже нас не смог бы найти даже ЧК.

Впрочем, как всякие наивные существа мы были уверены, что Вирус нас найдёт где угодно. Он в нашем представлении пока ещё был носителем тех сил, (если не зла), то, по крайней мере сил непонятных, а непонятные силы, как известно, — вездесущи.

Как бы то ни было, пролетев несколько, как нам показалось, мгновений, мы вдруг очутились, не поверите, в свободном пространстве космоса, где силой мысли (почти мгновенно мы это ощутили) могли двигаться в любом направлении и с любой скоростью.

Звезды были расположены здесь как точечки домино, в строгом порядке. Я посмотрел на свои лапы, хвост, все было на месте и… я уже было обрадовался, что вновь обрёл формы, как вдруг что-то показалось мне странным в Козетте. Она была потрясающе красивой и пылала как факел. Пылал и я.

Представляете, в черноте космоса, среди чужих, никогда не виденных ни собачьим, ни человечьим глазом созвездий, холодным космическим огнём пылали две собаки.

Но что это?

Как будто бы в космосе светает. И вот мы уже видим непостижимое. На абсолютно белом небе сияют чёрные звезды.

Это уже за гранью.

Однако, это было так.

А дальше? А дальше мы плыли к одной из них, и у нас было ощущение, что мы плывём над пустыней льда, и чем ближе мы подплывали к какой-то звезде, тем ясней представлялось нам, что вокруг всякой звезды имеется кольцо, при ближайшем рассмотрении оказывающееся обод гигантской воронки.

Каждая звезда была входом и одновременно выходом из воронки, такой же, в которою прыгнули и мы.

И хотя все внешне казалось оптимистичным, особой радости мы земные собаки не испытывали, потому что вдруг поняли, что, как бы фантастично и красиво все кругом не было — мы не в нашей Вселенной.

Долго ли мы размышляли над тем, что с нами произошло, не могу сказать, ведь где-то наверняка прошло мгновенье, а где-то тысячелетие. Но вдруг пространство стало складываться как книга, причём происходило это бесшумно. Чёрные звезды смывались какой-то гигантской волной, несущейся по складывающемуся небу.

Увиденный нами, было, Сатурн несколько раз перевернулся, с него соскочило кольцо, и я озорством дворняги обнаружил, что это никакое ни кольцо, а мой собачий ошейник.

— Это наше спасение, — закричала вдруг Козетта, — то что нам показалось, как складывается космос — на самом деле сброс программы, в которой мы находимся — на дискету, к тому же Мама Дока Лисанька наверняка подключила антиврусные силы, и то как смываются, якобы, звезды, есть, на самом деле, очищение компьютера от вирусов.

Козетта был права как всегда, но в этот момент раздались серебристые, хрустальные голоса.

Перед нами простиралась прямая, усеянная множеством прямолинейных существ — длинных и коротких. Все они двигались в одну и другую стороны своего одномерного пространства.

Покинуть прямую они разумеется не могли. Они были привязаны к своему ограниченному, однако бесконечно длинному пространству, хотя оно и состояло из единственной прямой на плоскости.