Елена Шолохова - Девять жизней

Ромка выслушивал подобные речи каждое утро. Всегда отмалчивался – не потому, что не пронимало или привык, а потому что не знал, что ответить. Перед матерью было совестно. Хотя кое-где она кривила душой – обстирывал себя Ромка сам и комнату свою держал в порядке. Вот готовить – да, этого он не умеет. Даже яичницу умудряется запороть, да так что после его поварских экспериментов во всей квартире дышать от чада нечем. Но ведь старается…

На мать Ромка не сердился. Та хоть и пилит его с утра до вечера, но любит безоглядно, он точно знает. Это она дома, наедине с ним, такая раздражённая и вечно претензии высказывает, а стоит кому-то на Ромку косо взглянуть или, не дай бог, дурное слово сказать в его адрес, так… берегись тот, кто осмелился. Натуральная львица, защищающая своего детёныша. И ей неважно, кто и почему «обидел» Ромку, прохожий, учитель или соседский пацан, у неё правда одна: «Это мой сын, и трогать его не моги».

Возможно, тому виной вечный страх за Ромку. Он ребёнок поздний, долгожданный, но… с врождённым недугом. Гидроцефалия [15] Заболевание головного мозга, связанное с чрезмерным скоплением в нём жидкости. – диагноз очень серьёзный. Когда-то в голове у Ромки даже трубка была для отвода избыточной жидкости – ещё младенчиком он перенёс шунтирование [16] Операция при гидроцефалии, во время которой в головной мозг помещается трубка для отвода лишней жидкости. . Операция калечащая и вообще опасная, но, слава богу, всё прошло успешно. Повезло, насколько может повезти в такой ситуации. Потому что список «нельзя» длиннющий: не простывать, не температурить, не нервничать, не падать, не ударяться головой. И как все эти «не» обеспечить? Но главное, что Ромка выжил. Правда, явно отставал от других малышей, и неврологи как клеймо лепили – грубая задержка психофизического развития. Проще говоря, слабоумный калека. Ни ходить-де не сможет, ни себя обслуживать. А Ромка, вопреки прогнозам, лет с трёх как пошёл вес и силу набирать! Галина Фёдоровна и сама не заметила, как он уже и ходил, и бегал, и прыгал. Только вот пальчики неловкие были. И долго не хотел разговаривать. К каким только светилам и целителям мать его не таскала. Ромка упрямо молчал лет до пяти, а потом неожиданно заговорил. Поначалу невнятно, глотая звуки – одна она его и понимала.

Пошёл новый этап – психологи и логопеды, развивающие игры и упражнения. Одно название – игры! Играть в такие «игры» Ромке было совсем неинтересно. Но он слушался и старался делать то, что от него требовали, – иначе мать сердилась.

Затем – школа. Медлительному Ромке поначалу очень тяжело давалась учёба. Да и потом он из четверти в четверть, из года в год еле вытягивал на тройки. Только уроки музыки ему и нравились. Пел он замечательно – тут уж что есть, то есть. Причём любые песни: и детские, и военно-патриотические, и популярные, и шансон. Голос у Ромки от природы был сильный, тембр приятный, диапазон широкий и, главное, потрясающий слух. Учительница пения, да и ребята, прямо заслушивались, даже хлопали. На всех школьных концертах он солировал. Порой приглашали его и в места попрестижнее, но мать не разрешала. Поэтому в школе Ромке нравилось – петь для других, когда тебе ещё и аплодируют, оказалось гораздо приятнее, чем просто самому себе. И всё бы хорошо, да с остальными уроками – прямо беда. А потом и уроки музыки закончились. Зато пошли невозможно трудные химия и физика. А с математикой у него всегда не ладилось. Дошло до того, что предложили перевестись в коррекционную школу. Ромка слышал, стоя под дверью в коридоре, как мать ругалась в кабинете директора: «Мой сын не умственно отсталый! Да, он не схватывает всё на лету и с трудом запоминает, но почему-то я без всякого педагогического образования научила его и буквам, и цифрам, и стихам. А ваши так называемые педагоги ручки сложили. Или у вас тут что, школа только для гениев?»

Ромку больше не трогали. Мама умела быть убедительной – как-никак начальник в прошлом. Тройки ему ставили «за усердие». И, в принципе, относились благожелательно, рассуждая, что пусть и не так уж успевает, но ведь старается. И дисциплину никогда не нарушает, и помочь всегда готов, только попроси. Единственный, кто ни в какую не желал идти на уступки, – это новый физрук. Когда Ромке в двенадцать лет сделали ещё одну операцию, современную, эндоскопическую, и извлекли трубку, его диагноз стал не таким уж пугающим и опасным. Настолько, что через год даже освобождение от физкультуры сняли. Прежний физрук, Пётр Сергеевич, пожилой и непридирчивый, жалел Ромку и ставил четвёрки, закрывая глаза на то, что тот толком ни одно упражнение не мог выполнить и бегал медленнее всех. Зато единственный из класса без всякого напоминания оставался после урока, чтобы убрать мячи и скакалки, сложить маты, снять сетку. Но с середины прошлого года Пётр Сергеевич ушёл на пенсию. А новому физруку, только что закончившему физкультурный техникум и по забавному совпадению или, скорее, по насмешке судьбы носившему похожее имя-отчество, только наоборот – Сергей Петрович, доброта и отзывчивость неуклюжего мальчика были до лампочки. Оставалось только горестно вздыхать, вспоминая Петра Сергеевича. Для его антипода (не только по имени, но и по сути) важнее всего были нормативы, а в них Ромка ну никак не укладывался. Даже близко. Ещё повезло, что оценки по физкультуре Сергей Петрович выставил только за последнюю четверть, так что годовую не запорол. А вот что будет в этом году – неизвестно. Галина Фёдоровна уже заранее переживала, потому что «этот новый», как она его раздражённо называла, к её просьбам, призывам и требованиям «не цепляться к мальчику» оставался глух и твердил одно: «У меня ко всем ученикам отношение одинаковое. Никого выделять и ставить липовые оценки не собираюсь. Есть программа, есть нормативы, придуманные не мной. На сколько он выполняет, то и получает». Кроме того, после маминого разговора стало ещё хуже – физрук теперь не просто равнодушно ставил Ромке двойки, но и всячески его поддевал, частенько поругивал или отпускал ядовитые замечания.