Елена Шолохова - Девять жизней

– Антон, Антон, смотри! Видишь, вон тот мужчина, седой, в чёрном костюме, с женщиной в красном?

– Ну? – буркнул я, морщась от досады.

– Это наш директор! С женой пришёл.

Потом мама и вовсе отчебучила: поднялась, развернулась к залу и, замахав рукой, крикнула:

– Пал Палыч!

– Мама! – дёрнул я её вниз, заставляя опуститься в кресло. – Ты чего?!

– А что такого? Ещё ведь не началось.

– Всё равно так не принято!

Мама надулась и замолчала. Обиделась. На что? Непонятно. Неприятно. И ощущение чего-то близкого и важного тоже померкло, растаяло, как сон.

Я разочарованно взирал на сцену, не в силах даже сказать маме что-нибудь утешительное, потому что сам едва сдерживал нарастающее раздражение. Ну зачем она портит такой вечер?

Я досадовал, но… только до тех пор, пока свет не начал медленно гаснуть, и вот уже меня вновь охватило чувство близкое к эйфории.

Дирижёр лишь вступил на подставку и приподнял палочку, а у меня – предслышание [50] Способность предслышать внутренним слухом любую ноту, до того как она прозвучит на инструменте. . И в голове уже звучит первое «до» и нисходящее легато [51] Приём игры на музыкальном инструменте, при котором происходит плавный переход одного звука в другой, без пауз. . Я затаил дыхание, казалось, эта секунда длилась вечность. Но вот в торжественной тишине полилась спокойная, нежная мелодия.

Первую сюиту начинала музыкальная зарисовка «Утро». Переплетение звуков флейты и гобоя. Я сомкнул веки, бесконечно удивляясь, как музыка, подобно кисти художника, создаёт в воображении картины, такие яркие, такие живые. Вот первые лучи солнца золотят кроны деревьев, играют весёлыми бликами на воде, сверкают в капельках росы. Лёгкий ветерок шелестит нежной листвой, приносит запахи свежести, полей, лугов. Мне слышались переливы птиц и свирель пастушка.

В среднем эпизоде вступила скрипка, и меня вдруг словно пронзило: я отчётливо увидел перед собой переполненный зал, сотни лиц, на которых застыло выражение немого восторга. И это всё я! Это моя игра заставляла людей самозабвенно отдаваться музыке. Нет! Не я… так думать слишком самоуверенно. Волшебство творила чарующая мелодия Грига и скрипка Бергонци [52] Итальянский скрипичный мастер XVII–XVIII вв., ученик и последователь Антонио Страдивари. , что так проникновенно, страстно, томно пела в моих руках. А я лишь скромный исполнитель, коим несть числа…

Но едва умолкли звуки второй миниатюры – «Смерть Озе», где, казалось, сами скрипки и флейты оплакивали кончину матери незадачливого Пера, наполняя сердце светлой грустью, как воображение взбудоражила третья мелодия – «Танец Анитры». Игривая, переменчивая, колоритная, она так разительно отличается от пасторальной первой миниатюры и печальной второй. И я с головой тону в феерии звуков, в мелодичных переливах скрипки, в пиццикато [53] Приём игры на струнных, когда звук извлекается щипком. контрабасов и альтов.

Завершает первую сюиту марш «В пещере горного короля». Сначала звучат лишь контрабасы и фаготы на низком регистре, чуть слышно, но затем набирают мощь, и в момент кульминации включается весь оркестр. Тутти [54] Исполнение музыки полным составом оркестра. . Музыка обрушивается лавиной, ошеломляя, обездвиживая. Еле дышу, даже когда стихают последние звуки, даже когда в зале зажигается свет…

Антракт. Мне не хотелось покидать зал, я был одурманен, зачарован. Но маме не терпелось в буфет – если повезёт, говорила она, то удастся перемолвиться парой фраз с директором и его женой. И платье своё новое-красивое показать заодно.

Я люблю театр, люблю каждый его уголок, люблю его необычайную атмосферу, запахи, звуки, но единственное место, которое повергает меня в ужас, – это буфет во время антракта. У меня просто не вяжется в уме, как та притихшая публика, что пять минут назад жадно и благоговейно впитывала музыку, превращается в эту алчную, неистовую толпу, рвущуюся к прилавку с коньяком, пирожными, сэндвичами. И мама в первых рядах! Вообще, я понимаю, конечно, что буфет приносит неплохой дополнительный доход театру – цены-то здесь ближе к ресторанным, но вот на душе как-то неприятно. Сразу вспоминается детский стишок Остера: