Калеб Крисп: Принесите мне голову Айви Покет!

Берта и Яго остались стоять у задней двери. Я не возражала, что они смотрят на нас. Возможно, я мечтала, что мама бросится мне навстречу. Но она не двинулась с места. Только подняла руки к сердцу, глядя, как я иду к ней через двор. Когда я остановилась перед ней, мне на миг показалось, что она сейчас снова запоёт колыбельную без слов. Но потом на лице её отразились любовь и забота.

– Ты проделала долгий путь, – сказала она.

Я кивнула.

– Как ты, Айви?

– Как пыльным мешком пристукнутая, дорогая, – отвечала я. – Столько разного со мной приключилось – жизнь висела на волосе и всё такое. Твоя матушка малость помешанная, но, думаю, это ты и так знаешь. – Я вздохнула. – Большинство девочек, угодив в такую переделку, сжались бы в комочек и рыдали бы много дней. Но только не я. Да, опасности поджидали за каждым поворотом и множество людей пытались меня пленить. Но я не дрогнула. Раздавала удары направо и налево. Спасла Ребекку. Столкнула мисс Олвейс в озеро. Вылечила людей от Тени. Стала королевой. Нашла недостающую часть себя – у этой дурочки от болтовни рот вообще не закрывался, – и наконец опять стала живой и целостной. – Я снова вздохнула. – Теперь ты понимаешь, дорогая, какое это было незабываемое приключение.

Анастасия Рэдклиф опустилась на корточки, чтобы заглянуть мне в глаза, протянула руки и приложила их к моим щекам.

– Как ты, Айви? – снова спросила она.

– Как я?

Признаться, я растерялась. Может, она не слышала ничего из того, что я сказала? Или мой рассказ не тронул и не позабавил её? Но в голосе Анастасии звучала такая нежность, что у меня перехватило дыхание.

И я поняла: она хочет услышать то, о чём меня никогда никто раньше не спрашивал. То, что не нуждается в увёртках и красном словце. Словами и взглядом эта странная женщина просила меня, вопреки всем моим привычкам, открыть то, что есть во мне настоящего, неподдельного, как биение сердца. Она хотела знать, как я, кто я… И хотя часть меня отчаянно противилась такой откровенности, я заставила этот внутренний голос замолчать и призналась:

– Я боюсь. Мне страшно.

– Чего ты боишься, Айви?

– Многого. Я боюсь, что всё это не по-настоящему. Что ты мне только снишься. И ещё боюсь не понравиться тебе, если ты всё-таки настоящая. Я ведь не подарок, знаешь ли. И боюсь, что даже если ты захочешь, чтобы мы стали семьёй, ничего не получится. Что я доведу тебя до того, что ты отдашь меня в приют. Или сбежишь в ночи, оставив мне прощальную записку на подушке.

Мой язык выговаривал слова будто сам по себе, губы отчаянно дрожали, слёзы скапливались в глазах, – словом, я понимала, что выгляжу не самым достойным образом. И всё равно мне было хорошо. Ведь я так долго пряталась в своём воображении. И теперь отчаянно нуждалась в чём-то настоящем. В чём-то подлинном.

– Когда ты ещё не знала, что я твоя мать, – сказала Анастасия, по-прежнему держа моё лицо в ладонях, – когда я была для тебя всего лишь сумасшедшей в дурдоме, ты всё равно пыталась мне помочь. Двенадцать лет я пела тебе колыбельную днями и ночами, двенадцать лет мечтала о сегодняшнем дне – а теперь, когда он настал, когда я увидела, как ты идёшь ко мне, я страшно испугалась, что разочарую тебя Айви, что тебе не нужна моя любовь. Я твоя мама, Айви, что бы ни случилось, до последнего вздоха. Если не можешь поверить ни во что больше, поверь хотя бы в это.

Я поймала себя на том, что киваю – я верила каждому её слову. Не помню, чтобы я бросалась маме на шею, но, должно быть, всё-таки бросилась, потому что обнаружила себя в её объятиях. Мы простояли так долго-долго, и ни одной из нас не хотелось отстраняться. Словно издалека я слышала, как у крыльца шмыгает носом Берта, а Яго советует ей высморкаться.

Когда встречаешь человека, который тебе ближе всех на свете, вам всегда найдётся о чем поговорить. И вот мы сидели на кухне, ели булочки с мёдом – и говорили, говорили обо всём подряд. Берта заварила чай. Яго в изумлении таращил глаза. Слова лились потоком. Мы перебивали друг друга. Пересказывали одно и то же по многу раз.

Мама рассказывала мне о Себастьяне Дамблби, моём отце. По её словам, он был прекрасным и добросердечным человеком и ужасно радовался моему рождению. Она рассказывала и о Светоче Справедливости, о том, как росла под пятой матери во Дворце Проспы и наконец сбежала, не желая больше терпеть её жестокость, взяла себе новое имя и отправилась в наш мир.

– Выходит, на самом деле я Айви Рэдклиф, – задумалась я, уминая аппетитную булочку за обе щеки. – Или Дамблби? – Тут я ахнула: – Получается, Эстель – моя тётка! Какой ужас!