Адита Сигорян - Между Солнцем и Плутоном

— Ты, как привидение повстречала! — отметила мама, усаживая её ужинать — И зачем ты постриглась?

— Я? Ах, это… — признаться, Лида уже и забыла о том, что остригла волосы — Да, так просто…

— Могла бы, хоть посоветоваться со мной! — негодовала мать — Это ведь я растила тебе эти волосы с раннего детства, пока ты сама не научилась за ними ухаживать. А кто тебя этому научил?

— Прости, — вздохнула девочка — Я отращу их снова, если это так важно…

— Знаешь, что действительно важно? То, что ты совсем не считаешься со мной, будто меня и нет, — распалялась мама — Или я для тебя совсем ничего не значу! Уж, если тебе хотелось обрезать волосы, так сказала бы мне, я бы нашла покупателя. На дворе девяностые, моя дорогая! А ты, конечно же, продать их не догадалась.

— Не догадалась, — признала Лида.

— Кто бы сомневался! — с досадой произнесла мать — И ведь знаешь, как мы с тобой живём! Хуже, чем в войну люди жили! Но тебе это не важно, тебе нет дела до того, откуда берётся еда…

Лида подняла глаза на неё, и посмотрела очень серьёзным, нисколько не детским взглядом.

— Мама, — спросила она, понимая, что не может рассказать ей всей правды — Скажи, а что нужно делать, когда война, а ты не солдат?

— Трудиться в тылу или в военном госпитале, — сухо ответила та — Если твоё село или город находится в оккупации, значит надо вести партизанскую деятельность, а не сидеть и трястись, пока не зачистят. Постой, почему ты спрашиваешь?

— Это… Для сочинения, — уклонилась Лида — Нам в школе задали.

— Тогда напиши, что в войну нельзя оставаться в стороне, — подсказала мама — Оба твои прадеда воевали, их жёны и дети трудились в тылу, а твоя бабушка была партизанкой, попав в оккупацию. Она была храброй, но при этом, умной, хитрой и осторожной, настолько, что немцы так и не смогли её схватить и убить. Никто не мог её вычислить, так тонко она действовала, хотя ей было тогда столько же лет, сколько тебе сейчас. Стоило ей хотя бы раз ошибиться, чуть-чуть, самую малость, всего на мгновение, сделать один лишь неверный шаг, и тогда…

— Ни тебя, ни меня бы не было? — догадалась Лида.

— Вот именно, — произнесла мама.

— Выходит, она рисковала не только собой, но и своими будущими детьми, внуками, и их детьми тоже? — спросила девочка — Или она просто не думала о нас? Ну, ладно, мы ещё даже не родились… Но у неё ведь были родители. О них, она думала? О том, каково им будет, если её убьют? Когда мать придёт с завода, увидит её повешенной карателями на столбе, напишет об этом отцу на фронт… Или их чувства тогда ничуть её не заботили?

— Странная у тебя логика, — отметила мать — Ты из всего делаешь какие-то свои выводы, совсем не такие, какие следует делать. Родители твоей бабушки, непременно гордились бы дочерью, которая отдала жизнь за Родину, самоотверженно и бесстрашно сражаясь с врагом. Да, им было бы тяжело и горько потерять её, но они утешались бы мыслью, что её смерть не была напрасной, что погибла она героически, а не просто от голода или болезни, как многие тогда умирали. Есть разница, согласись.

Лиду заставили глубоко задуматься эти слова. Уж если мать сама говорит ей такое, возможно, и ей разрешается рисковать, и даже погибнуть, сражаясь с врагом? Ради мирного неба над головой, родной земли под ногами, ради свободы своего народа, и ещё двадцати восьми. Разве она не должна быть достойной своих славных предков? Или ей ставят их в пример просто так, не всерьёз? Не для подражания, а лишь для хорошего слова в память о них? И только?

— А ты, — осторожно поинтересовалась она у мамы — Ты, гордилась бы, если бы я на войне погибла, или если бы фашисты замучили меня до смерти, как партизанку в плену?

— Конечно, гордилась бы! — как-то уж очень легко ответила та — Я всегда тобой горжусь, в тебе есть эта… Сила духа, которую ты непременно бы проявила в бою, на фронте, или в партизанском отряде. Я и не сомневаюсь, что тебе хватило бы храбрости воевать, не жалея жизни.

По правде сказать, Лида никогда себя не считала храброй. Она боялась телекомпанию «ВИД», некомфортно чувствовала себя в подвалах, тёмных помещениях, закрытых пространствах, особенно в лифтах, к которым не имела возможности привыкнуть, так как жила в частном доме. Терпеть не могла улиток, хотя с этого дня, её отношение к ним кардинально переменилось.

— Жаль, я не спросила Уго, как выглядят гелионцы, — вздохнула она, убирая за собой со стола.

Но там, где не доставало знаний, на помощь ей всегда приходило воображение. Усевшись тем вечером за уроки, Лида ненадолго отвлекла руки от скучного письменного упражнения, и вместо него, нарисовала в черновике гелионца, каким она его представляла. У неё получилась какая-то злая зубастая черепаха, с шипами на плечах и на голове, и со страшными красными глазами, на которые сердито сползали большие чёрные брови. В кривой когтистой лапе этого чудища Лида нарисовала почему-то не автомат и не бластер, а изогнутый разбойничий нож. Не хватало только повязки на глаз. На груди этого злодея девочка изобразила солнце с расходящимися лучами и подписала внизу под рисунком: «Солнечный флот». А рядом нарисовала его корабль, который сегодня видела.