Росс Уэлфорд - Тысячелетний мальчик

Когда наступает этот момент, я не колеблюсь. Двумя взмахами я делаю надрезы на своих шрамах и раскалываю зубами жемчужину жизни. Сердце у меня колотится очень быстро – возможно, это хорошо: оно быстрее разнесёт вещество по всему телу. Жидкость сочится, и я вливаю её в кровавую рану на руке. Каплю за каплей…

Как и положено, жидкость пахнет свежей крапивой. Я забинтовываю руку.

Всё сделано правильно. Я знаю это, ведь по маминым губам я читаю: «Любо, Алве! Молодец, Алве!»

Она улыбается мягкой редкозубой улыбкой, и картинка замирает. То ли это янтарная жидкость в моём теле так действует, то ли воображение разыгралось, но я чувствую, как внутри меня струится тепло.

Биффа поднимается, потягивается, спрыгивает с каменной полки, потом идёт ко мне и трётся о мои ноги. Я чувствую себя счастливее, чем я был целую тысячу лет.

Неделю спустя

Три дня назад я сдал анализ на ДНК. В маленькой комнате местной больницы у меня взяли образцы кожи и крови. Затем образцы отправились в лабораторию.

Санжита ездила со мной. Она и теперь сидит рядом и ждёт, когда врач принесёт результаты.

К нам подходит миловидная дама с коричневым конвертом в руке.

– Пойдём? – предлагает она, указывая на маленькую комнату для консультаций.

«Нет! – хочу ответить я. – Скажите прямо сейчас!»

Но мы идём и садимся напротив неё за деревянный стол.

– Как ты знаешь, Альфи, – начинает она, – у нас были некоторые сомнения насчёт твоего возраста.

Я бросаю взгляд на Санжиту – та сидит с каменным лицом.

– Клеточные тесты, которые мы проводим, не могут быть точными на сто процентов, – продолжает дама и открывает конверт. – Но мы почти уверены, что твои клетки свидетельствуют о возрасте…

Дама заглядывает в бумагу, поправляет очки… Идеальная пауза, чтобы усилить напряжение. Но скорее всего она не специально.

– …от четырех тысяч…

Погодите. Что?

– …до четырех тысяч двухсот…

Да ладно!

– …дней. Что приблизительно составляет одиннадцать лет и три месяца. И это полностью соответствует твоим словам, Альфи.

Завтра я опять пойду в школу.

Шесть месяцев спустя

Джаспер умер в больнице, не приходя в сознание.

Оказалось, он был богат, и всё отошло тёте Алисе – других наследников у Джаспера не обнаружилось.

Тётя Алиса поступила «очень благородно», как говорит мама. И теперь у нас, кажется, нет проблем с деньгами. По крайней мере, сейчас. Мама в своём колл-центре получила повышение, а папу ждут несколько собеседований по работе. Я надеюсь, что мы снова переедем, как только закончится ремонт. («Не благодаря тебе, дружище! – сказал папа, но он шутил. Кажется.)

У нас будет достаточно большой дом, чтобы выделить Альфи отдельную комнату. Мама и папа уже начали процесс усыновления. К нам много раз приходили Санжита и другие люди из социального обеспечения. Кажется, всё хорошо.

Альфи станет моим старшим братом. (Очень сильно старшим!) И у него будет большой книжный шкаф для необыкновенного собрания сочинений Чарлза Диккенса.

Либби тоже радуется, но, может быть, потому, что у нас будет Биффа.

Кстати, Иниго Деломбра перешёл в другую школу. Всего лишь в Монкситон-Хай, но и это достаточно далеко. В последний день он подошёл к нам с Альфи и сказал:

– Линклейтер, Монк, что не так с вами обоими? Вы что-то скрываете, и эти ваши тайны будут мучить меня вечно.

– Вечно? – сказал Альфи. – Это очень долго, Деломбра. Вечность длится, пока ты не взбунтуешься.

И мы ушли, оставив его в замешательстве. А за углом одновременно подняли руки и дали друг другу «пять».

А Рокси? Рокси просто… Рокси. Она взяла манеру называть Альфи «стариком», вроде: «Да поможет тебе бог, Альфи, старик!» Это звучит прикольно, но смысл шутки понимаем только мы.

Альфи сделал себе зубы и теперь выглядит прекрасно. Он ходит в театральный кружок вместе с Рокси и, по её словам, очень хорошо играет стариков. Забавно.

Благодаря Санжите (она говорит, что попросила «сделать ей одолжение») Пресьозе Минто сделали наклонный подъёмник. Она больше не ходит на костылях, и каждые несколько дней её громкий вибрирующий голос доносит до нас гимны через тонкие стены.

Она не всегда попадает в ноты, но Рокси утверждает, что пения лучше никогда не слышала.

Возвращаясь к пению… Мы сидели в машине и подпевали песне, которую передавали по радио (надо же, Альфи называет его «беспроводным громкоговорителем»), и он, Альфи, взял очень низкую ноту. Ноту, которую поют настоящим басом: