Кир Булычев - Другое детство

Я побежал по Арбату.

Они так мутузили меня, что надорвали рукав у пальто. Вот будет от матери – на тебя не напасешься!

Я пробежал вдоль Арбатской площади к памятнику Гоголю в начале бульвара. Грустный Гоголь сидел там на кубическом камне, на котором были вырезаны смешные сцены из его произведений. Я еще маленьким сколько раз ходил вокруг и смотрел на эту процессию Бобчинских, Добчинских и Коробочек. Мы, арбатские, учили Гоголя по этим типам.

По углам площадки стояли большие фонари со львиными головами, а между лап были до блеска накатаны узкие дорожки, только для самых маленьких. Меня няня туда водила, я помню, как катался.

И тут я увидел знакомую курточку. С синей кокеткой и прямыми плечами. В нее был упакован Фима Королев. Он сидел на скамейке, нога на ногу, – отдыхал.

– Фимка, ты куда сбежал? – спросил я. Но обрадовался, что вижу его. – Меня же избили.

– Если бы нас обоих взяли, – сказал Фима, – было бы групповое дело. Это на десять лет тянет, а мне с тобой в лагере сидеть не светит.

– Значит, пускай я один в тюрьме посижу?

Я опустился на лавочку рядом с Королевым. Моя радость рассеялась, как торфяной дым.

У дяди на даче всегда горели торфяники – у них особенный, пахучий дым. Многим он противен, а мне нравится.

– Кляссер отобрали, – сказал я.

– А ты чего хотел?

– Фимка, – сказал я, – а это ты в магазин пошел.

– С тобой вместе.

Фимка смотрел на меня, но взгляд его не попадал мне в глаза, а утыкался в ухо.

– Кляссер мой был, – сказал я.

– Да, плохо ты обеспечил боевое прикрытие, – сообщил он мне.

Щеки у него были не просто красные, а какие-то малиновые.

– Какое прикрытие? – спросил я.

– Нашей операции. Подвел ты меня.

Не хотелось мне ссориться. Я вообще миролюбивый человек. Даже еще ни разу не дрался как следует.

– Ладно, – сказал я. – Пускай у меня Зоя Космодемьянская останется. И «Будь героем!»

– Я тоже успел подобрать, – сказал он.

Он достал из кармана трехмарковик Того с пароходом. И тут же спрятал снова в карман, как будто не был уверен, чья это марка.

– Она на пол упала, – сказал он. – А я успел поднять. Теперь ты понимаешь, почему мне пришлось смыться?

Он поглядел на меня и случайно попал взглядом мне в глаза. Он что-то увидел, не знаю что. И сразу заторопился.

– Я пошел, – сказал он. – А то у меня еще сочинение не написано. Привет!

Он встал и пошел прочь. Такой уверенный в себе, плечи расправил, а плечи под кокеткой – из ваты.

Честное слово, я не знаю, что со мной произошло.

Как будто я удивился – вот у него плечи такие, а он уходит. Потому что он меня обокрал.

Я хотел справедливости? Нет, не думал я ни о какой справедливости. Мне было обидно.

Я вскочил и пошел за ним.

Он обернулся и вдруг пошел быстрее.

Я тоже пошел быстрее.

Королев припустил по бульвару.

А мне было смешно. Я знал, что он от меня не убежит. И знал, что раз он убегает, значит, я сильнее.

Я его догнал как раз напротив сулимовского дома. И как-то ловко получилось – я выставил вперед кулак и толкнул его в спину. А он не ожидал такого удара и дернулся, стал падать, но только присел на корточки. Тут я его и ударил ногой в спину. И он очень смешно полетел вперед, как будто прыгнул в воду, только рожей по грязи. Ведь погода так себе была.

Фимка пополз вперед, а я стоял и ждал, чтобы он поднялся, – ведь лежачих не бьют, правда?

Он сел, обернулся ко мне лицом, лицо было грязное и в крови, где-то он оцарапался.

– Ты чего? – заныл он. – Я милицию позову.

Он такую глупость с перепугу сказал. Я прямо всей шкурой чуял, как он трепещет внутри, даже кишки трясутся.

Я не дал ему подняться, а очень точно – самому было приятно, как у меня точно получилось, – врезал ему ботинком по лицу.

Он схватился двумя ладонями за глаз и быстро вскочил, чтобы убежать.

Я не хотел его больше бить – я же не изверг, просто было обидно за кляссер и за его подлую натуру.

Поэтому, когда меня сзади схватили за шиворот и раздался вопль: «Хулиган, малолетний фашист!», я стал вырываться, а тетка, которая меня схватила, стала меня колотить кулачком по кепке.

Но ведь я на нее не нападал?

Я рванулся, кепка упала, я развернулся, отмахнулся рукой и так ей звезданул, что тетка завыла.

А меня словно позвали.

Я посмотрел туда, откуда звали, – это было окно Сашки Сулимы. В окне стояли рядышком Лариса и ее любовник. Они улыбались и махали мне руками.

Но не просто махали, как Сталин с мавзолея, а велели мне бежать.