Владислав Крапивин - Дырчатая луна

В сумерках Лён вернулся в крепость. И постарался вести себя как обычно. Получалось плохо, он соврал, что болит голова.

— У меня тоже, — шепотом сказал Зорко. Правда или нет — не поймешь.

Спать легли раньше обычного.

Они ночевали в низком каменном помещении с полукруглой амбразурой — бывшем орудийном капонире. На железных матросских койках, на тюфяках, набитых высохшей морской травой. Вместо простыней — старые сигнальные флаги...

Зорко повозился и задышал тихо и ровно.

Лён смотрел в темноту. В голове больно стучало: «А я-то думал... А я-то думал...»

Он думал, что вернется в школу и скажет:

«Господин генерал... Людвиг Валентин... не надо мне офицерского чина и кортика, я прошу о другом. В Льчев-ске есть мальчик, который стал мне как брат. Позвольте мне вернуться за ним и доставить его в школу. Клянусь: из него получится настоящий гвардеец...»

Разве генерал смог бы отказать?

Да, конечно, Зорко не раз давал понять, что он на стороне йоссов. Но Лёну казалось: это просто по детскому непониманию. Потому что он, Зорко, из тех краев. И потому, что уверен: автобус, где ехали отец и мать, уничтожили имперские солдаты. Но ведь можно же будет доказать ему, что это наверняка была шайка мародеров, одетая в солдатскую форму. Таких бандитов немало бродит в пограничных лесах, они не подчиняются ни имперским властям, ни йосским правителям и выдают себя то за солдат его величества, то за повстанцев. Ведь так оно наверняка и было...

Оказавшись в школе, Зорко обязательно поймет, где настоящая правота. Он же умный. И честный. Если увидит, что ошибался, упрямиться не станет...

Конечно, там у них не будет такой дружбы, как здесь, это в школе не принято. Но все равно они часто будут рядом. Ниточка не порвется. А главное — Лён до конца выполнит свой долг: сделает Зоркину судьбу счастливой. Поступит, как хотела Динка, когда спрашивала: «Ты сможешь о нем позаботиться?»

Так думал Лён до сегодняшнего вечера.

А сейчас...

Сейчас было понятно, что все прежние мысли — пустые и наивные. Зорко — солдат. Он такой же солдат, как Лён, только из другой армии. И бесполезно его в чем-то убеждать. Он знает свою правоту. И она — не та, что у Лёна...

Да, Зорко боится отвратительных подземных крыс. Но умереть за свое дело, наверно, не побоится. Труса не послали бы с т а к и м заданием.

«Господи, помоги мне! Подскажи мне, что делать!»

«Зачем судьба свела нас там, на площади?»

«А затем и свела, чтобы все было именно т а к», — пришло к Лёну безжалостное понимание.

Затем, что судьба на стороне Империи. Она специально поставила юного гвардейца Вельского на пути мальчика Зорко... Ну и что же, что он — щуплый мальчик в матроске? Дело не в этом. Дело в том, что он — враг. Он несет Империи зло. И, наверно, громадное зло. Не меньше того, что несет своим врагам Лён.

«И я обязан остановить его!»

А как остановить? Уговаривать? Смешно... Проследить Зоркин путь до конца? А что дальше? И к тому же у него, у Лёна, свое задание...

«И я не шпион!»

А может, связать Зорко и спрятать в подземелье?.. Но до какой поры? Все равно его когда-нибудь найдут и освободят. Или сам вырвется... Если раньше не умрет...

«Если не у м р е т...»

...Полковник Дан, обожженный в десятках боев десантник, негромко, даже грустно как-то говорил на лекциях затихшим пацанам в погонах и аксельбантах:

— Кто, по-вашему, настоящий воин? Тот, кто храбр и умеет ловко одолеть врага? Если бы все было так просто!.. Перечисленных качеств, друзья мои, достаточно для бандита, боевика, террориста. А для воина Империи мало храбрости, силы и боевой выучки. Бывает, что врага нельзя победить, если прежде не победишь себя. Победа над собой — вот высшая доблесть солдата... — Голос полковника креп и повышался. — Случается, что душа твоя горит, внутри тебя отчаянный крик и рука отказывается нажимать спусковой крючок. А ты должен, должен, ДОЛЖЕН!.. Разве легко было нашим парням превращать в уголь село Крутые Холмы, когда эти йосские звери огородили себя кольцом заложников? Разве не мучительно понимать, что от вашего залпа станут мертвыми и обгорелыми дети?.. Но эти воины знали: тех, за кого они воюют, у них за спиной гораздо больше...

Стояла такая тишина, что за стеклами слышен был в листве шорох воробьев. А полковник успокаивал голос и опять говорил негромко:

— Я вижу, у кого-то намокли ресницы. Не надо стыдиться этого. Не надо выжигать в себе жалость, совесть и сочувствие к людям — настоящему солдату присущи все человеческие чувства. Но солдат должен скручивать эти чувства в себе ради высшей цели. Солдат, в кого бы он ни стрелял, будет оправдан и свят, если он делал это во имя Империи...