Дмитрий Емец - У входа нет выхода

– Пожалуй, я все-таки буду продолжать считать вас совершенством! – со вздохом сказал ужасный человек и снова взял ложку.

Рине захотелось это записать. Хоть бы и на ладони, но было нечем. Мысли как птицы: если одна села на руку, хватай скорее, потому что спорхнет и непонятно, вернется ли.

Сашка стал показывать Рине, как пить чай закруткой.

– Закручиваешь, ждешь, чтобы жидкость набрала скорость и… – Сашка слишком высоко задрал донышко фляжки и судорожно закашлялся. Рине пришлось вскакивать и хлопать героя по спине. Хотя Сашка и был нелеп, все же глупость сделана ради нее. То, что совершено ради любви, идет в плюс, если не становится хроническим.

Рина осторожно опустила голову Сашке на плечо. Так хотя бы одному уху было тепло. Ну и еще ногам, которые она почти всунула в костер.

– Ты с кем живешь, Сашка? С родителями? – спросила она.

– С отцом.

– А мама?

– Рак, – угрюмо ответил Сашка.

Вопрос про мать ему задавали регулярно, и он отлично представлял себе дальнейший диалог. Когда говоришь: «умерла», обязательно начинают охать, всплескивать передними конечностями и сочувствовать, а потом обязательно – через вежливую уместную паузу: «А отчего умерла-то?» Если же сразу скажешь «рак», можно пропустить кучу тягостных ступенек.

Рина вскинула голову.

– У меня мама тоже… – внезапно сказала она.

– Что? Умерла? – удивился Сашка.

Рина вспомнила Мамасю и удивилась себе.

– Кто, Мамася? Ты заболел? – спросила она, резко отталкивая его.

– Да нет… Ты же сама… Неважно, – смутился Сашка.

Он смотрел на маленький огонь и скармливал ему сухие окончания еловых веток, не дававшие дыма. Думал о берсерках, гревшихся сейчас у другого костра, о шнырах. Гавр положил морду ему на колено. Морда была тяжелая. Сашка попытался столкнуть ее, но Гавр показал зубы. Трогать себя он разрешал только Рине. Ну это, разумеется, при «присутствии отсутствия наличия чего пожрать», уточнял Ул.

– Навязчивый сервис без права отказа, – сказала Рина.

Сашка кивнул, уступив Гавру свое колено.

– Я тут все систему выстраиваю. Болото помнишь?

Рина промолчала.

– Свой мир они загадили. Двушка закрыта. Прорыв возможен только к нам. Но чтобы действовать у нас, им нужны тела. Захватить их силой они не могут. Могут или подселять эльба, или постепенно прикармливать псиосом и использовать тело как манипулятор во враждебной для них среде. Чем больше тело приняло псиоса – тем выше степень контроля. Проблема в том, что выжженное псиосом тело довольно скоро погибает. Тогда они переключаются на новое, но опять же – это неэкономичная форма потребления ресурсов. Поэтому самых ценных ведьмарей – ну Белдо там, Гая – эльбы берегут.

Сашка говорил ясно и логично. Видно, для него система вполне сложилась.

– Как берегут?

– Например, на псиос не подсаживают. Там другой канал контроля, более долгоиграющий.

– Через тех забинтованных карликов, о которых ты рассказывал?

– Ну да. Думаю, это и есть пророщенные эльбы.

Рина слушала его и шевелила пальцами ног. Пальцы двигались, а носки толстенных ботинок оставались неподвижными.

Горшеня увидел сонную, теплом костра разбуженную муху и, внезапно выбросив руку, попытался ее прихлопнуть. Сашку это заинтересовало. Он стал ставить эксперименты. Дожидался, пока муха сядет куда-нибудь, и кричал: «Муха!» Горшеня немедленно наносил мощный удар. Муха всегда улетала, но камень Горшеня вбивал в землю на глубину пальца.

– Тише! Берсерки услышат! – сказала Рина.

– Да тут дорога недалеко. И без того шумно, – сказал Сашка, которому не хотелось прерываться.

Внезапно Горшеня выпрямился, вздрогнул, будто в нем сработала часовая пружина, и зашагал прочь от шоссе. Рина с Сашкой метнулись следом, пытаясь остановить его. Горшеня шел прямо на далекий костер берсерков.

Великан двигался как заведенный. Когда, переставляя ноги точно циркуль, он спускался в осыпающийся овраг, казалось, что вот-вот упадет, но падали и скатывались только Сашка и Рина.

– Куда он? – крикнул Сашка.

Рина вспомнила о шныровском компасе, который дал ей Платоша. Достала его. Кусок коры на нитке отклонялся на запад. Туда же шел и Горшеня.

– В ШНыр, – сказала она.

Горшеня был неостановим. Он вышагивал, как по нитке, отказываясь отклоняться с курса. Вышел на поляну, с краю которой, у леса, трещал костер, и двинулся через нее. В пне недавно поваленной ели торчал парадный бердыш семнадцатого века. Берсерки ценили хорошее оружие.