Вадим Чирков - Ликующий джинн

— Ну, не знаю. А какие еще новости были?

— Когда я вчера вышел в магазин — я шел походкой "праул-степ"…

Шандор говорил, но Славик уже не слушал его: шла обычная для Шандора фантазия на тему "Какие-то два подозрительных человека…". Славик зевнул даже и посмотрел на небо, но Шандор, вдруг глянув на часы, прервал рассказ.

— Я потом тебе расскажу, это страшно интересно. Я должен уходить, ко мне сейчас придет учитель. Я должен сгоряча бежать.

— Пока, — с облегчением сказал Славик.

Он остался на скамейке один, и это было не так уж плохо. Теперь к нему могли подсесть те, кого он больше всего хотел видеть, — Питя или Кубик. Но можно и вдвоем — Питя справа, а Кубик слева. И какой разговор бы начался! "Славик!" — слышал бы он справа. "Славик!" — слышал бы слева…

— Славик, — услышал он голос позади себя.

Славик обернулся. СЗАДИ НИКОГО НЕ БЫЛО.

Вот те на! Неужели глюки заразны? Или в самом деле по двору летает говорящий попугай? Он посмотрел и наверх. Голубое чистое небо. Ласточки высоко вверху. К краешку неба прилип тяжелый самолет.

— Я здесь, — сказал Голос, — справа от тебя.

Голос показался Славику знакомым. Может, все-таки под скамейкой лежит диктофон? Славик хотел уже наклониться, но Голос остановил его:

— Меня не видно, но я есть. Вот я, — Славикова рукава что-то коснулось, и он вздрогнул.

— Не бойся. Нам нужно поговорить.

Теперь Славик узнал Голос.

— Да, да, я Роман Савельевич — тот, что недавно принимал вас у себя. — Слово "принимал" прозвучало как бы в кавычках. — У меня к тебе есть еще одно дело. Ты никуда не торопишься?

Славик поднял глаза к своему окну на седьмом этаже. Там светился мамин силуэт. Мама не подавала ему никаких знаков, просто смотрела. Знала бы она, ЧТО СЕЙЧАС ПРОИСХОДИТ на скамейке! Как раз то, чего она опасалась больше всего!

— Никуда не тороплюсь, — сказал Славик, и постарался расслабиться, чтобы мама ничего не заподозрила.

— Есть еще одно дело… — повторил невидимый шеф-робот, — и достаточно серьезное… Неотложное…

Славик забеспокоился: неужели бандитский шеф станет втягивать его в свои махинации?

— Что-то случилось с твоим приборчиком… — Голос прервался, сделал паузу. — Он не возвращает меня из невидимости. Ты знаком с ним больше, может быть, ты знаешь, что нужно делать?

Славик мгновенно вспомнил слова Пити: "…будет почти то же, что с Бар-Косом".

Значит, это произошло? С помощью щелчков "три вперед, семь назад" невидяйка оставила грабителя ювелирных магазинов в невидимости? Временной или…

— Наверно, невидяйка испортилась, — сказал он то, что и полагалось сказать.

— Ах да, приборчик ведь называется невидяйкой. Ты говоришь, испортилась. А как ее починить? КТО В КОНЦЕ КОНЦОВ ЕЕ СДЕЛАЛ — ВОТ ГЛАВНЫЙ ДЛЯ МЕНЯ ВОПРОС! Кто сотворил этот чудо-прибор, шапку, так сказать, невидимку?

— Роман Савельевич…

— Только не врать! — резко предупредил Голос. — Ради бога, только не врать.

— Роман Савельевич, Кубик сказал тогда правду.

— То есть?

— Невидяйка — с другой планеты. И мы с Кубиком там побывали. И привезли… подарки.

На другом конце скамейки наступила тишина. Будто и нет там никого. Но вот послышался вздох и Голос возродился:

— Опять то же самое… Я не верю тебе, малыш. Вернее, мои мозги отказываются верить в ту чепуху, на которой вы с Кубиком настаиваете так упорно. Так необъяснимо… Может статься, я уже стар для таких новинок… — Скамейка снова заскрипела.

Славик постарался вспомнить лицо-шефа-робота. Ну да: желтое, с сеткой мелких морщинок, словно сделанных фабричным способом, тусклые глаза, искусственная улыбка открывает ряд неестественно белых зубов.

А голос живой, надтреснутый, порой срывающийся даже на жалобу.

— Мы у себя пробовали прибор так и этак. Разбирать не решились — тогда исчезает последняя надежда. И я подумал: последняя надежда — ты. И твой друг Кубик. Он все еще в Варшаве, я узнавал. А тебя в Егоровке мы тревожить не стали — да и было недосуг: мы пытались сами справиться с прибором. При том, дорогой друг, что все это время я оставался невидимым!

— Знаешь, — к руке Славика снова притронулись, — быть все время невидимым не так уж хорошо, как, может быть, представляется тебе…

— Оказывается, друг мой, — продолжал откровенничать Голос, — очень важно, чтобы видели тебя, а еще важнее — видеть себя. Но когда вокруг только растерянные лица, ищущие повсюду твою физиономию, когда, подходя к зеркалу, я вижу в нем только холодный кафель ванной комнаты, становится, мягко говоря, не по себе. Закрадывается сумасшедшая мысль — а существую ли я? Может быть, я исчез и присутствую здесь только голосом?