Жан Жубер - Дети Ноя

Многие дома рухнули под напором снега, другие подмыло водой при таянии, около ста человек погибло. Оставшиеся в живых до сих пор не могут оправиться. Они в таком отчаянии, что либо напрочь забыли про нас, либо давно списали в умершие. Среди жертв в основном больные и старики, но погиб также булочник Бернар, и месье Мармьон, сброшенный лавиной в пропасть вместе со своим снегоочистителем, и мой учитель французского Делорье, умерший то ли от голода, то ли от удушья — в библиотеке, среди книг.

Называли и другие имена. Задыхаясь, я спросил: «А Катрин?» — «Она жива, — ответил отец, — К счастью, большинство детей в деревне уцелело, хотя они крайне истощены, а запасы продуктов в магазине, позволившие им худо-бедно продержаться, почти кончились. Жители надеются на помощь извне. Но откуда она придет и каким образом? Связь с остальным миром, конечно, до сих пор не восстановлена. Бензина на заправочной станции больше нет, да и к чему он, когда мы отрезаны от национального шоссе».

Па продолжал рассказывать, но теперь я его почти не слушал. Тоска, державшая меня за горло целый день, вдруг отступила, и, если бы уже не стемнело, я бы, кажется, бросился сейчас, как сумасшедший, через лес, не разбирая дороги, прямо к дому Катрин.

Всем запомнилось время, последовавшее за той трагической зимой. После нескольких недель полной растерянности порядок мало-помалу восстановился. Мертвых предали земле, разобрали обломки разрушенных домов, расчистили дороги. Потихоньку, со скрипом, вступал в действие огромный, сложный механизм прежней жизни или, по крайней мере, те его винтики, без которых невозможно было обойтись. При таких обстоятельствах люди быстро сообразили, с чего надо начинать.

Число жертв оказалось значительным: те, кому удалось справиться со снегом, холодом, голодом и буйством наводнения, были унесены эпидемиями, возникшими в разных местах, но, к счастью, довольно быстро приостановленными. Кроме того, всюду — и в городах, и в деревнях — появилось множество несчастных, у которых от ужаса навсегда помутился рассудок: вскоре ими были переполнены все больницы.

И все же не могу не отметить величайшую стойкость людей перед лицом столь тяжких испытаний. Едва вырвавшись из своих снежных могил, измученные голодом, в отчаянии от потери близких, они тут же принялись за работу, и жизнь — эта упорная, неистребимая жизнь — вновь поднялась из небытия, подобно тем упрямым растениям, которые, будучи вырваны из земли, все-таки оставляют в ней хоть корешок, хоть семечко, чтобы в один прекрасный день возродиться из него зеленым ростком, тянущимся к свету.

Мы с изумлением узнали, что катастрофа затронула все северное полушарие; ходили самые невероятные слухи. Одни рассказывали о каком-то абсолютном оружии, нацеленном на нас из другой галактики, решившей во что бы то ни стало погубить нашу планету; другие утверждали, что внезапно остыло земное ядро; третьи уверяли, что земной шар изменил ось своего вращения. Гипотез было не перечесть. Ясновидцы усматривали в этом карающую руку Господа, решившего наконец покарать человечество за все его прегрешения. Физики же выдвигали более правдоподобную версию о том, что серия термоядерных опытов, производимых на Северном полюсе, не удалась и повлекла за собой резкое изменение климата, но поскольку сверх засекреченная станция вместе с работавшими на ней специалистами оставалась погребенной под миллионами кубометров снега, который так и не растаял, эту гипотезу проверить не удалось. Через несколько лет — или веков — ледник, быть может, выдаст нам, вместе с приборами и останками погибших, ключ к этой тайне.

Но что бы ни случилось, а мы уже не были прежними. Иллюзии, гордыню, страсть к излишествам — все это мы стряхнули с себя как ненужную мишуру. Мы вновь обрели терпение, скромность, трудолюбие, и многие из нас утверждают, в согласии со старой пословицей, что и на этот раз худо не обошлось без добра. Церкви опять полны верующих, как это всегда бывает во времена тяжких испытаний, когда народ инстинктивно ждет поддержки от священников, но также и от философов и поэтов, которые, осмысляя трагедию, ищут новые пути к надежде. Хорошо известно, что страдание и страх смерти поднимают дух. Но стоит испытанию кончиться и смениться хоть намеком на былое благоденствие, как человек быстро забывает о том возвышенном, что подвигало его на стойкость. Должен сознаться, что и я не всегда теперь вспоминал о своей ежевечерней молитве, и жар, с которым я произносил ее в те долгие мрачные недели, несколько поостыл. Но все же образы потопа преследуют меня по-прежнему, и я сознаю все значение этих событий. Если я описал их здесь, то вовсе не для того, чтобы избавиться от этого наваждения, — скорее для того, чтобы еще глубже запечатлеть его в душе.