Жанна Пояркова - Дети Лезвия

Аристократ Кайн Тревор лежал с искусно вспоротым животом, похожим на красный цветок. Придраться не смог бы даже Адепт [1] Адепт — служитель, достигший высшей ступени в тайном культе (знании). — мертвец застыл, демонстрируя своей смертью еще один прекрасный аккорд мироздания. Ни одна капля крови не упала в неположенное место. Если бы у меня не было рук, все равно все получилось бы так, как я сейчас видела: нужно только кивнуть братьям, и они отправят к праотцам любого. Две мои тени, с удовольствием выполняющие фамильное дело.

Я удовлетворенно хмыкнула и жестом позвала братьев полюбоваться на содеянное. Люди, с которыми мне приходилось встречаться, всегда обращают внимание на мой взгляд, — не застывший, не мутный и ничего не выражающий, а необыкновенно живой и холодно-любопытный. У каждого из нас такой взгляд.

— Мы орудие и рука, — это Эйлос, вычертивший мечом кровавую линию и опершийся на рукоять.

— Те, кто судят, и те, кто казнят, — это Тарен, у него низкий голос-бархат, а руки, щетинящиеся в случае необходимости лезвиями, сложены на груди.

— Крылья птицы, имя которой Смерть, — закончила я, стоя между ними.

«Смерть… смерть… смерть…» — привычно раздалось эхо, подтверждая, что ритуал выполнен безукоризненно. Кайн Тревор умер по всем канонам, ему не на что жаловаться. А нашему заказчику — тем более.

Мы молча развернулись и пошли прочь, печатая шаг под высокими сводами Зала Закона: я — чуть спереди, Эйлос и Тарен — позади, синхронно, одновременно спрятав оружие и закутавшись в плащи. Их походка своеобразна и красива. За ними можно наблюдать часами: братья — отражения друг друга, их передвижения напоминают танец падающих сухих листьев, кружащихся медленно и плавно. Высокие фигуры, угрюмые темные глаза следят за происходящим из-под капюшонов — все это безупречно. Эйлос — это Тарен, а Тарен — это Эйлос, они великолепные орудия, две руки, которые разят то, что я скажу, два темных крыла для тела — вершины треугольника. Для меня.

Я выгляжу не столь впечатляюще. Пожалуй, я много больше похожа на людей, чем любой из даройя, Детей Лезвия. Я не пользуюсь говорящими мечами, не надеваю пижонских плащей, не исчезаю в облаке дыма и не имею рогов на голове. Даже не умею пропадать в тени, словно сумеречные братья. Но некоторые приметы ремесла и призвания есть и у меня: рисунок черных крыльев на лопатках, глаза и запах. Я пахну, как остывшее пожарище, как мокрые угли, как мертвый костер. Именно как мертвый костер. Я — пламя смерти. Когда ты узнаешь свое предназначение, время превращается в копье, разящее цель; я указываю, куда стрелять, я — лук, братья — стрелы. Рисунок на лопатках не татуировка, это семейный знак; когда-то у каждого даройо были крылья, сейчас все изменилось, но напоминание об этом осталось. Глаза… ну, мои глаза вдохновляли многих менестрелей. Как там они пели? «Каждый, кто взглянет в очи Ра, чувствует на плече руку гибели». В общем и целом это верно. Мне нравится убивать менестрелей. Особенно душить злополучных музыкантов струнами их собственной лиры — это согласуется с Вечностью.

Мы вышли из Зала Закона, оставив Кайна Тревора лежать и смотреть на мозаику потолка остекленевшими глазами. Наверное, он походил даже не на цветок, а на распятую морскую звезду. Братья молчаливо заняли место по обе стороны от меня, и мы почти летели по ночным улицам, едва касаясь камня мостовой; никто не посмел бы нас остановить, да никто и не встретился на пути. Храм белел невинным бутоном посреди кричащих зданий Беара, он завершал улицу, по которой мы сейчас шагали, наполненные сознанием своей мощи. Мне было все равно, зачем члену Совета Беара понадобилось совершать это преступление, но результат мне понравился. Уже давно я не ощущала такого воодушевления, да и братья несколько потеряли отстраненность, в тихом блеске их глаз я видела удовольствие. Тарен накрыл мои обнаженные плечи плащом, целуя в шею, и я поддалась ласке, улыбаясь безжалостным звездам — постоянным свидетелям картин, которые я рисовала во славу фамильной чести. Это была хорошая ночь.

К моему жилищу никто и никогда не приближается без крайней надобности.