Владислав Крапивин - Прохождение Венеры по диску Солнца

— Я не отдал. То есть упросил…

Он резко повернулся, уткнулся лицом в мой живот. Нет, не всхлипнул, просто лежал так и молчал. Я гладил его мокрые пряди на затылке.

Вовка с минуту подышал мне в рубашку, а потом быстро опять лег на спину и весело сообщил:

— А следов почти не осталось. Только чуть-чуть…

Он лихо задрал футболку до подбородка. Ниже левого соска видны были два круглых розовых пятнышка. Словно следы от подсохших и отпавших коросточек. Вовка вдруг закрыл глаза и шепотом сообщил:

— Мама Лидия их увидела и вдруг завсхлипывала. Но только чуть-чуть, на две секунды. Наверно, думает, что я и не заметил… — Он сказал «мама Лидия» просто, будто называл ее так всегда. А я опять покаянно подумал о звонке в Тальск.

Мама Лидия оказалась легка на помине.

— Долго вы намерены нежиться? Ну-ка мыть руки и за стол…

— А потом можно посмотреть «Буратину»? — голосом примерного мальчика спросил Вовка.

— С ума сойти! По-моему, это уже мания!

— Ну хоть одну серию?

— Поглядим на ваше поведение… Шевелитесь, господа. Но мы сидели на тахте еще несколько минут.

— А почему она сказала «мания»? — прошептал Вовка.

— Пошутила.

— Я раньше думал, что «мания» — это от слова «мани-мани» . То есть «деньги». У многих мания на мани-мани…

— Особенно мания разгорается, когда мани-мани сжирает инфляция… Знаешь, что такое инфляция?

Вовка притворно надулся:

— Думаешь, если я с виду стал младше на год, то на год и поглупел?

Я перепугался:

— Откуда ты взял, что стал младше? Слышал разговоры Тех ?

— Ничего я не слышал. Просто знаю, что отмотал год обратно. Это нужно было для скорости…

— Долго я буду ждать? — донесся из кухни голос «железной Лиди».

После обеда я был мобилизован на уборку во всех помещениях, кроме комнаты, где «ребенку полагался отдых» и где с милостивого соизволения Лидии был включен любимый Вовкин фильм.

Затем я пошел на встречу с Махневским.

Затрапезное кафе «Лолита» находилось в пяти кварталах от нашего дома. Оно было хорошо лишь тем, что вызывало память о студенческих временах.

Амбалов при подходе к «Лолите» я не заметил. А Махневский был уже внутри. Сидел в углу за пластмассовым столиком. (Знакомый такой Стас, ну совсем как прежде, даже что-то шевельнулось под сердцем.) На столике блестел графинчик, явно с коньяком, и рюмки. Минералка, салаты какие-то…

Стас поднялся навстречу.

— Привет, Иван… — И шевельнул плечом, словно хотел протянуть руку.

— Привет, — сказал я, отодвигая стул.

Мы сели. Стас, глядя в стол, тут же наполнил рюмки. Потом посмотрел мне в лицо:

— За встречу?

— Давай, — согласился я.

Мы выпили. Коньячок он заказал хороший, даже удивительно, что такой нашелся в этом заведении. Я начал жевать салат оливье. Потом опять взглянул Махневскому в глаза (а чего тянуть?).

— Ну? — сказали.

Он откинулся к заскрипевшей спинке.

— Значит, так… — Вот дурацкое выражение! Обязательно у них «значит, так»! — Как говорят в Одессе, вы, Жора, будете смеяться, но… В общем, я всему этому делу даю откат. Меня грозили пристрелить, но, кажется, теперь пронесло…

— Не понял, — сказал я, хотя вроде бы понял в основном. Сразу.

— Значит, так… Я верну все. Не только то, что уже вернул, а полностью. Тебе и всем вашим. То есть особняк ваш и оборудование ушло, но я возмещу. Если не за счет «Рынков», то сам…

Я почему-то вылил остатки из рюмки в салат. Размешал это дело вилкой.

— Станислав Юрьевич, а можно вопрос?

— Иван, не надо так… А вопрос давай.

— Стаc, а почему?

— Давай еще по одной. За вопросы…

— Давай… — Мы чокнулись. «За вопросы».

— И все же, Стас, почему?

— Опять же, как говорят в Одессе… Вы не поверите снова, но… атавизм такой зашевелился внутри. Отжившее понятие. «Совесть» называется, сволочь… Или сейчас уже не так? Но все равно… — Он сказал это без ухмылки, без рисовки и ерничества, а с той виноватостью, с какой в детстве признавался друзьям, что испугался прыгать с гаража на сарай через заросший крапивой провал. Ну, испугался, потому что… «вот я какой». И никто не смеялся.

— Давай… — сказал я, берясь за графинчик.

— Давай… А еще… насчет этого атавизма. Начал царапать мне его… один юный засранец. До невозможности. Мой, так сказать, заезжий родственничек…

— Рыжий-конопатый? — сразу спросил я.

— Да! А ты… откуда знаешь?

— Да так… слышал…

— А… нуда… Нуда! Конечно… Тогда тем более…

— Давай, — сказал я опять.