Ольга Златогорская - Виноватых нет

— Ага. Если красивый, то хороший. А если некрасивый…

— Стоп, стоп. Это слишком просто. Может ли некрасивый дом быть хорошим с эстетической точки зрения?

— Нет! Хотя… Если он закрывает что-то совсем ужасное. Кладбище или помойку.

— Отлично. Видишь, сколько точек зрения мы нашли, рассматривая самый обычный дом? А человеческие отношения ведь намного сложнее. Вот ты говоришь — отец Игоря тебя обидел. Почему ты так думаешь?

— Потому что мне плохо!

— А ему хорошо? Он остался радостный?

Я вспомнила, как ворочалось на полу стонущее тело.

— Нет. Ему тоже плохо.

Неожиданно вмешался Игорь-я. Добавил с тем же отсутствующим видом:

— И маме.

— Значит, с их точки зрения всех обидела ты, — подвёл итог папа.

— А кто прав-то?

— А в случае с домом кто прав? У кого живёт там любимая девушка или заклятый враг? Кому удобно стало ходить за хлебом или неудобно выгуливать собаку? Дом один, а мнений — вон сколько.

— Получается, правды на свете нет? Нет понятий «хорошо» и «плохо»? Зачем нас тогда с малышового возраста этому учат?

— Человек так устроен, что его понятие истины зависит от взглядов. И поступки тоже. Люди долгое время считали, что строить храмы — хорошо, и строили их. Потом придумали, что церкви и вера — плохо, и стали храмы разрушать. А теперь опять считают, что храмы и религия — хорошо.

— А на самом деле как?

— Да нет такого понятия — на самом деле! Есть «хорошо для меня», «хорошо для кого-то», «хорошо для страны». Если первое и второе совпадают, человека называют «альтруист». Если второе и третье, получается патриот.

— А все три совпадать не могут?

— Это древняя мечта философов — «золотой век», когда все люди будут и альтруистами, и патриотами. Но до этого далеко, потому что большинство живет в парадигме «хорошо для меня».

— И как такие люди называются?

— Эгоисты.

Я подумала и спросила:

— Папа, мне показалось, или ты только что назвал меня эгоисткой?

— Ну, ты же умеешь учитывать, что хорошо для мамы и меня? И Машкины интересы тоже принимаешь во внимание?

В этом чудился какой-то подвох. Вроде всё правильно, но хитринка в папиных глазах не исчезала. И я сообразила:

— Но этого мало, правда?

— Правда. Нужно уметь поставить себя на место другого всегда, даже если человек тебе не нравится.

Я вспомнила Тихонова.

— А если он придурок? Гад, моральный урод?

Папа улыбнулся:

— Это с твоей точки зрения. А с его?

Я попыталась представать, кем считает себя Тихонов, и не смогла. Но вряд ли он согласится с моим мнением, это верно.

А папа сказал:

— Открою тебе страшную тайну: каждый человек для себя хороший.

— Даже маньяк?

— А маньяк — особенно. У него наверняка есть объяснение, почему он нападает на людей.

— Ты хочешь сказать, что просто так не привяжутся?

— К тебе могут привязаться без повода с твоей стороны. Но у того, кто это делает, всегда есть причина, даже если он её в силу своей ограниченности не осознаёт. Скучно, например, или хочется перед дружками порисоваться. Или ещё что. Но никогда — просто так.

— Значит, с моей точки зрения меня обидел Виктор Павлович. С его точки зрения — я обидела его. А с твоей?

— А с моей — вы обидели друг друга. Это называется — поссорились.

— И кто тогда должен первый мириться?

В глазах у папы запрыгали чёртики.

— Открою тебе вторую страшную тайну: если мириться всё равно придётся, первый шаг сделает тот, кто умнее.

Я вспомнила:

— Вот и Витька сказал, что мама обязательно позвонит и загонит домой.

Игорь-я подскочил:

— Ты всех подряд в наши проблемы посвящаешь?

— Не вибрируй, я в общих чертах… И вообще, он сам догадался.

У меня в кармане зазвенел телефон. Я вытащила раскладушку.

— Ой… Накаркали. Она звонит. Что делать-то?

— Принимай вызов, — снисходительно подсказал папа.

Я раскрыла телефон.

Усталый голос произнёс:

— Гера, иди домой.

— Не пойду, — бухнула я. — Он опять драться будет.

— Не будет, — печально ответила Елена Анатольевна. — Он уехал к дяде Паше.

— Хорошо, — вздохнула я. — Приду. Чуть попозже. Хорошо?

— До ночи не гуляй, — голос мамы Сельцова дрогнул. — Жду дома.

И — гудки.

— Кажется, она плачет.

Я чувствовала себя так, словно мне шесть лет, и я потерялась в супермаркете.

— Дубина, — злобно прошипел Игорь-я. — Иди к ней.

— И что делать?

— Там разберёшься. Ты же у нас умная.

Столько ненависти было в этих словах, что я отшатнулась.

— Ты чего?