Ольга Златогорская - Виноватых нет

Папа же сам говорил, что нельзя палиться! А сейчас бурчит что-то непонятное.

Я вспомнила, с каким выражением лица он ушел к себе. Как будто я хуже всех и ему за меня стыдно. А сам-то!

Я раздраженно пинала опавшие листья. А люди вокруг радовались ненадёжному осеннему теплу. Мамаши выкатили коляски, детишки постарше ворошили кучи листьев. И даже серьёзные люди то и дело подставляли лицо солнцу и щурились. А меня вдруг такая тоска взяла — хоть вой. Сейчас никто не мог мне помочь. Ни папа, ни мама, ни Машка — никто из тех, на чью поддержку я привыкла рассчитывать. И это этого становилось холодно, словно на улице середина зимы. Меня окружали чужие люди, которым наплевать на проблемы незнакомой девчонки. Или незнакомого парня, если смотреть на внешность.

Можно было вернуться домой — родители Сельцова придут только к семи. Но я не могла смотреть, как моё тело ходит по моей квартире, разговаривает с моим отцом. И как Игорь-я посмотрит на меня! И что скажет…

Нет уж, теперь, пока я не сделаю следующий шаг, домой дороги нет.

К приходу родителей Игоря во мне кипела смесь злости и отчаяния. Наверное, так выходят на задание смертники.

Что же, я больше не изображаю Игоря. Посмотрим, как ему это понравится.

Когда заскрипел ключ в замке, я не стала ждать, пока мама Сельцова меня окликнет. Вышла в коридор.

— Привет, мам, — сказала я. — Что на кухню нести?

— Вот… — Елена Анатольевна удивлённо протянула мне пакет. — Что-то случилось?

— Нет, — отозвалась я и пошла разбирать продукты. — Что-нибудь в морозилку убирать?

— Не надо, оставь на столе, — крикнула Елена Анатольевна из спальни. Я выложила содержимое сумки на стол и ушла в свою комнату. И тут же услышала:

— Гера, скажи правду. У тебя что-то в школе произошло?

Елена Анатольевна стояла на пороге. Она уже успела переодеться в домашний костюм, похожий на линялую пижаму.

— Мама, — спокойно ответила я. — У меня постоянно что-то происходит в школе. Каждый день. Что конкретно тебя интересует?

— Не делай из меня дуру! — мгновенно взорвалась Елена Анатольевна. — Ты прекрасно знаешь, что я имею ввиду!

— Мама, не кричи, — вежливо попросила я. — Ты довольно долго не интересовалась моей школьной жизнью. О чём именно я должен тебе рассказать?

Елена Анатольевна задышала, как после стометровки.

— Вы с отцом надо мной издеваетесь! Как с человеком не хотите…

Она угрожающе придвинулась, а мне совсем не было страшно. Вот ни капельки. Как будто между мной и этой некрасивой женщиной стояла невидимая и непробиваемая стена. Мне было немного её жалко, немного смешно, а больше — противно. И я сказала:

— Причём тут отец? Почему вы с ним всё время обобщаете? Ты, чуть что — «вы с отцом», он ко мне с претензиями — «вы с матерью». Это, во-первых. А, во-вторых, вы со мной разве как с человеком обращаетесь? Я от вас слова нормального не слышал. Только наезды и проверки, как в армии. Даже дверь в комнату закрыть нельзя. А, думаешь, приятно слушать, как вы ругаетесь каждый день? Уши вянут, между прочим.

— Ты… Ты… — Елена Анатольевна не знала, что сказать. Только за сердце хваталась и губами шевелила, как рыба. Мне её стало жалко. Я шагнула к ней — поддержать, помочь сесть. И тут моя голова взорвалась.

— Ах ты мелкий поганец, — прогремел где-то надо мной голос Сельцова-старшего. — Ты что мать изводишь? Давно не получал?

Я открыла глаза. В голове гудело. Спину холодила бетонная стена.

Вот, значит, какая штука — оплеуха. Раньше мне о ней только читать доводилось…

Я оттолкнулась от стены и выпрямилась.

— Здравствуй, папа.

Он навис надо мной — багровый, страшный, с перекошенным лицом.

— Ты что себе позволяешь, сосунок? — прорычал он. — Забыл, чей хлеб ешь? Под чьей крышей живёшь?

— Витя… — слабо встряла Елена Анатольевна. — Не надо.

— А ты молчи! — рявкнул на жену Сельцов-старший. — Распустила захребетника!

— Значит, орать на маму только тебе можно? — невинно поинтересовалась я.

Виктор Павлович глухо зарычал и замахнулся.

Думаю, Игорь бы на моём месте всё-таки не ударил. Какой-никакой, а это его отец. Но я просто испугалась, потому что точно знала: сейчас этот огромный дядька мне врежет.

И тело сработало само. Я даже не поняла, что произошло. Виктор Павлович лежал на полу, постанывая, а у меня зудели костяшки пальцев.

— Гера! — вскрикнула Елена Анатольевна. — Ты с ума сошел!

— Нет, — со злостью ответила я. — Это вы тут все спятили. Ругаетесь каждый день, с кулаками бросаетесь. И думаете, что мне всё равно. А мне не всё равно! — голос неожиданно сорвался. — Мне не наплевать! И терпеть я больше не могу! Я хочу в нормальной семье жить! А вы задрали меня уже!