Дмитрий Емец - Карта Хаоса

Часто бывало, что какой-нибудь студент, обучавшийся пить разнокалиберные напитки в тракторном вузе, в группе, состоящей из десяти парней и одной серьезной девушки, фанатично помешанной на дизельных двигателях, набирался храбрости познакомиться в метро.

Хлебнув для большей отваги сложной смеси метровоздуха, студент приближается к той, с которой он мысленно уже готов вить гнездо и строить шалаш в зарослях бамбука, и, назойливо помаячив перед ее лицом, чтобы быть визуально отделенным от остальной толпы, произносит:

– Привет! Я Максим! Как тебя зовут?

Грохот. Удивленный взгляд. Девушка не слышит. У незадачливого ловеласа начинают сдавать нервы. Он вдруг вспоминает, что у него нос картошкой или, допустим, прыщ на лбу.

– Зовут как? – безнадежно повторяет он. Ему жутко.

Поезд дергает. Девушка, ничего не понимая, начинает крабом отползать вдоль поручня. Парень пугается еще больше. Собственный мелкий недостаток приобретает вулканические размеры. Прыщ становится громадным, как вулкан, и дышит лавой. Он уже ненавидит бедную девушку, с которой всего пять минут назад мечтал создать здоровую ячейку общества и даже, возможно, умереть в один день.

Теперь вопрос звучит с угрозой:

– Имя у тебя есть? Знакомиться будем или как?

Стук колес. Теперь уже слышит весь вагон, кроме той, кому вопрос адресован.

– Хоть как-нибудь вас зовут? В паспорте у вас чего-нибудь написано? Алло!

– Настя, – наконец говорит девушка.

Грохот. Теперь уже не слышит сам незадачливый ловелас.

– Как-как?

– Настя!! АНАСТАСИЯ!

Парень моргает. Он улавливает только кучку разрозненных звуков, однако признаться в глухоте ему неловко.

– «И я?» Прости, я не расслышал: ты и кто?

– У тебя что, бананы в ушах? – взрывается девушка.

Тут поезд как раз выскакивает на станцию, и вопрос разносится громко и четко. Пассажиры смеются. Студент смертельно обижается. Сердце обрушивается в нем, точно тракторное колесо на ногу механику.

– Больная какая-то! – говорит он вполголоса, трусливо прячет бананы в ушах под наушниками и отправляется пить пиво, навеки сделав неутешительный вывод о коварстве и злобе женского пола. Еще один сложившийся молодой холостяк пополняет ворчливые ряды старых коллег.

Хотя, если разобраться, у технаря в метро при должной настойчивости шансы всё же имеются. Технарь – практик, твердо стоящий на ногах и имеющий ясные приоритеты, пусть даже они просты, как табуретка. Гуманитарию же сложно вдвойне, поскольку голова его, наполненная хаотичными и скользко-софистическими знаниями, рождает порой неожиданные даже для самого хозяина звуки. Если вопрос технаря: «Можно с вами познакомиться?» в теории можно еще угадать, то попробуй-ка угадай: «Читали ли вы Кьеркегора? Хотя по вашим печальным очкам я вижу, что вы больше любите Джойса!»

Но и из этого положения Корнелий научился выходить. Во-первых, он знал в Москве все относительно тихие линии, где говорить можно было вполне нормально, а, во-вторых, таскал с собой в метро блокнот и строчил в нем вопросы с чудовищной скоростью.

Получалось нечто вроде:

КОРНЕЛИЙ: (пишет в блокноте) Девушка, что вы делаете сегодня вечером?

ДЕВУШКА: (пишет) Мою голову, забираю конспекты и пишу шпоры к зачету.

КОРНЕЛИЙ: А завтра утром?

ДЕВУШКА: Мою голову и сижу в библиотеке.

КОРНЕЛИЙ: А днем?

ДЕВУШКА: Сдаю зачет.

КОРНЕЛИЙ: А после зачета?

ДЕВУШКА: Мою голову и иду в библиотеку писать бомбы к экзамену.

Убеждаясь, что череда зачетов и экзаменов уходит в дурную бесконечность и грозит слиться с горизонтом, несчастный Корнелий в качестве прощального сувенира вручал девушке вырванное из своего крыла перо, которое она чаще всего принимала за голубиное, и, дружелюбно пожелав ей удачной головомойки, оставлял ее в покое.

В тот поздний апрельский вечер, незадолго до закрытия метро, Корнелий прогуливался по станции «Краснопресненская», поджидая поезда. Он только-только закончил развозить секретные депеши, которые из несрочных стали уже совсем срочными, поскольку доставить их нужно было еще полторы недели назад.

Станция была совершенно пустая, что в перенаселенной Москве всегда пугает. Чтобы чувствовать себя одиноким, романтику необходима толпа. Когда же толпы нет, романтик невольно начинает нервничать и искать людных мест, чтобы вновь, обособившись, стать самим собой.

Интервалы между поездами сделались большими, и нетерпеливый Корнелий внутренне поскуливал, то и дело поглядывая на часы, разменивающие уже четвертую минуту.