Анатолий Димаров - Три грани времени

Потом мама целует Юрку:

— Смотри: будь у меня хорошим мальчиком.

Юрка морщится ещё больше, чтобы не расплакаться: ему сейчас очень жалко маму. Мама сейчас такая одинокая, совесть так мучит Юрку, что он обнимает её за шею и шепчет на ухо:

— Мама, что тебе привезти?

— Приезжай сам здоровый, — улыбается мама сквозь слёзы.

Они берут рюкзаки, и мама уже в который раз ужасается:

— Боже, какие огромные! Вы же себе спины поломаете!

— Не поломаем! — отвечает Юрка за себя и за папу.

Такси уже ждёт их — светит красным огоньком. Юрка садится впереди, возле водителя, он ждёт, что водитель станет расспрашивать, куда они едут, но он ведёт машину молча, и Юрка чувствует разочарование. Обиженно отворачивается к окошку, смотрит на сонные дома, проносящиеся мимо, думает про далёкий Казахстан, который его ждёт.

— Пап, а змеи там есть?

— Полно, — улыбается папа.

Юрка доволен. «Вот! — смотрит он искоса на шофёра. — Слышишь, куда мы летим?»

Аэропорт встречает их полусонной тишиной: ещё рано. Изредка загудит самолёт, и сразу же затихнет. Однако огромное здание из стекла и бетона заполнено людьми: одни дремлют на скамейках, другие тихонько разговаривают, а более нетерпеливые не отходят от табло, на которых светятся цифры. Юрка и папа прошли внутрь, поскидывали рюкзаки.

— Подожди, я узнаю, где нас будут регистрировать, — говорит папа и исчезает в толпе.

Юрка остаётся с рюкзаками. Ему кажется, что все только на него и смотрят. Он уже жалеет, что упаковал молоток в рюкзак: надо было пристегнуть к поясу. Он ревниво оглядывается в поисках других геологов, но других геологов не видно, только неподалёку весёлая группа туристов с вёслами и упакованными байдарками. Они все как один в зелёных костюмах, в таких же, как у Юрки, ботинках, ещё и с гитарами. Юрко принимает ещё более независимый и гордый вид, хотя ему страсть как хочется с ними познакомиться, рассказать про папу и про себя.

А вот и папа.

— Пошли, уже регистрация началась, — озабоченно говорит он.

Потом объявили посадку, и Юрка прошёл через стеклянные двери следом за папой. Здесь их встретили строгие женщины в синих костюмах, ещё и милиционер рядом стоял. Одна из этих женщин велела Юрке пройти через огромный магнит, и только он под него ступил — загорелась красная лампочка, задребезжал резко звонок.

— Какой у тебя металлически предмет? — строго спросила женщина.

Юрка так и похолодел: вспомнил про нож, который висел у него на поясе.

— Не показывай, показывай!

И милиционер уже заходит с другой стороны, должно быть, чтобы Юрка не сбежал. И такой перепуганный вид у Юрки, что женщина не выдержала: глянув на нож, махнула рукой — проходи!

Ф-фу, пронесло!..

А папа ещё и смеётся:

— Посадили бы, что бы я маме сказал?.. Да не беги так — успеем!

В самолёте Юрка нетерпеливо смотрел в круглое оконце: скоро ли полетим? Потому что самолёт всё катился и катился, словно пилоты перед тем, как взлетать, хотели вволю покататься. Вот самолёт остановился, постоял, словно раздумывая, куда ещё повернуть, а потом так заревел турбинами, что уши Юрке словно забило ватой, задрожал, завибрировал всем корпусом — и двинулся вперёд. Быстрее и быстрее мелькают цветные фонарики, выстроившиеся вдоль бетонки, сливаются в сплошную пульсирующую линию — самолёт стукнулся колёсами раз, другой — оторвался от бетона. Земля провалилась, нырнула вниз, а навстречу понеслось бледное ещё небо — всё ближе и ближе, и застывшие облака, удлинившись, повисли лёгким туманом. А самолёт всё лез и лез вверх, словно хотел как можно дальше отодвинуться от земли, разворачивашейся внизу цветной картой: квадратами полей и блюдцами озёр, густой щёткой лесов и тоненькими нитками дорог, спичечными коробками домов и серебристой лентой Днепра. Прерывистый, натужный гул перешёл в спокойное гудение, и табло, на котором было предупреждение не курить и пристегнуть ремни, погасло.

Юрка оторвался от окна, глянул на папу: тот уже спал. Откинулся на спинку кресла, тихонько присвистнул носом…

Ещё раньше, когда они собирались в дорогу, папа как-то сказал Юрке, что город, в который они полетят, находится в другом часовом поясе. Солнце там всходит и заходит на четыре часа раньше, поэтому и стрелки часов переведены на четыре часа вперёд.

— За время пути мы постареем на четыре лишних часа: они словно выпадут из нашей жизни. Наши часы будут показывать десять часов утра, а там уже будет два часа дня. Зато когда будем возвращаться домой, то сэкономим четыре часа: вылетим в семь часов вечера, и прилетим тоже в семь вечера.