Вероника Рот: Избранная

Так заведено с самого начала Великого Мира, когда были образованы фракции. Я думаю, система держится на нашем страхе того, что может произойти в случае ее краха, — войны.

— Это из-за того отчета, изданного Жанин Мэтьюз? — спрашивает мать.

Жанин Мэтьюз — единственный представитель Эрудиции. Ее выбрали за высокий коэффициент интеллекта. Отец часто жалуется на нее.

Я поднимаю глаза.

— Отчета?

Калеб бросает на меня предостерегающий взгляд. Мы не должны разговаривать во время ужина, если родители не зададут нам прямой вопрос, а они обычно не задают. Наши навостренные уши — лучший подарок, говорит отец. Свои навостренные уши они подарят нам после ужина, в общей комнате.

— Да, — подтверждает отец, сузив глаза. — Эта заносчивая, самодовольная…

Он умолкает и откашливается.

— Прошу прощения. Но она издала отчет, в котором критикует характер Маркуса.

Я выгибаю брови.

— Что в нем написано? — спрашиваю я.

— Беатрис, — тихо произносит Калеб.

Я опускаю голову и верчу вилку в руках, пока жар не покидает мои щеки. Я не люблю, когда мне выговаривают. Особенно брат.

— В нем написано, — произносит отец, — что жестокость и бессердечие Маркуса по отношению к сыну заставили того выбрать Лихость вместо Альтруизма.

Рожденные в Альтруизме редко решаются покинуть его. Если это все же случается, то запоминается надолго. Два года назад сын Маркуса, Тобиас, оставил нас ради Лихости, и Маркус был опустошен. Тобиас был его единственным ребенком — и единственным членом семьи, поскольку жена Маркуса умерла вторыми родами. Младенец умер несколько минут спустя.

Я ни разу не встречала Тобиаса. Он редко посещал общинные мероприятия и никогда не ужинал у нас со своим отцом. Мой отец часто замечал, что это странно, но какая теперь разница?

— Жестокий? Маркус? — Мать качает головой. — Несчастный! Как будто ему нужно напоминать об утрате!

— Ты хотела сказать, о предательстве сына? — холодно поправляет отец. — Ничего удивительного. Эрудиты атакуют нас своими отчетами уже несколько месяцев. И это не конец. Уверен, продолжение следует.

Я не должна говорить, но не могу удержаться.

— Почему они это делают? — выпаливаю я.

— Почему бы тебе не воспользоваться возможностью послушать отца, Беатрис? — кротко спрашивает мать.

Ее слова звучат как предложение, а не команда. Я смотрю через стол на Калеба, на лице которого написано неодобрение.

Я опускаю взгляд в тарелку. Сомневаюсь, что смогу и дальше жить этой упорядоченной жизнью. Я недостаточно хороша.

— Ты знаешь почему, — отвечает отец. — Потому что у нас есть то, что им нужно. Тот, кто ценит знание превыше всего, неминуемо жаждет власти, а это заводит в темные и пустые края. Мы должны быть благодарны за то, что мы иные.

Я киваю. Я знаю, что не выбрала бы Эрудицию, хотя по результатам проверки могла бы. Я дочь своего отца.

Родители прибираются после ужина. Они даже отказываются от помощи Калеба, потому что сегодня вечером мы должны побыть в одиночестве и обдумать свои результаты, а не сидеть в общей комнате.

Семья могла бы помочь сделать выбор, если бы я могла рассказать о своих результатах. Но я не могу. Предостерегающий шепот Тори звучит у меня в голове всякий раз, как решимость держать рот на замке ослабевает.

Мы с Калебом поднимаемся наверх, и, перед тем как разойтись по спальням, он кладет руку мне на плечо.

— Беатрис. — Он строго смотрит мне в глаза. — Мы должны думать о своей семье. — Его голос непривычно резок. — Но мы должны подумать и о себе.

Мгновение я смотрю на него. Я никогда не видела, чтобы он думал о себе, никогда не слышала, чтобы он настаивал на чем-то, кроме бескорыстия.

Я так поражена его замечанием, что говорю лишь то, что положено.

— Тесты не должны повлиять на наш выбор.

Он чуть улыбается.

— Не должны?

Он сжимает мое плечо и уходит в спальню. Я заглядываю в его комнату и вижу разобранную постель и кипу книг на столе. Он закрывает дверь. Жаль, я не могу сказать ему, что мы переживаем одно и то же. Жаль, я не могу поговорить с ним, как мне хочется, а не так, как положено. Но признаться ему в том, что мне нужна помощь… страшно даже подумать, и я отворачиваюсь.

Я захожу в свою комнату, закрываю за спиной дверь и понимаю, что решение может быть простым. Нужна великая самоотверженность, чтобы выбрать Альтруизм, и великая отвага, чтобы выбрать Лихость, и, возможно, сделанный выбор сам подтвердит мою правоту. Завтра эти два качества сразятся во мне, и только одно сумеет победить.