Нонна Ананиева - Жандармский дворик

– Ты как-то мне рассказывал про одну витрину, помнишь? Посмотри, – показала она сыну разноцветные картинки с изображением пасхальных яиц.

Лёша повертел в руках книжку.

– Я уже не помню, – и побежал во двор.

Генриху с Икарой, точнее, их родителям, пришла посылка из Германии, а там всегда были немецкие игрушки. Думать ни о чём другом Лёша был не в состоянии, хотя и видел где-то некоторые вещи из той книжки, что показывала мать. Жалко, что им никто ничего из Германии не посылает. Или из Англии. «У меня же там живут кузины», – промелькнула мысль, но Лёша не знал, откуда она прилетела и куда её деть. Он очень старался выкинуть эту мысль из головы. «Так хочется всех удивить», – опять подумал он. И ещё когда-нибудь доказать папе и Машке, что он не сны рассказывает, а… что-то другое, ну то, что уже было. Например, он же помнил, как катался на велосипеде с матросом Деревянко, он же помнил. И нарисовал. «Почему взрослые мне не верят? И почему мне нельзя по-английски говорить? Только с мамой иногда, когда никого нет дома».

В пятницу вечером все ходили на стадион мыться в душе. Это был долгожданный день, особенно для Лёши и Генриха, хотя Икара от них тоже не отставала. В этот день можно было пачкаться больше, чем обычно. Всю неделю они готовились к этой пятнице.

Сзади в старой конюшне было два заколоченных окна. Попасть внутрь они мечтали с прошлого года. А совсем недавно, в самом начале лета, к ним во двор приехали какие-то пожарники смотреть, что у них в этой конюшне стоит, тогда и открыли главную дверь прямо настежь. Мальчишки увидели старую карету и открытую повозку с кожаными коричневыми сиденьями. Оба замерли от восторга, затаив дыхание.

– Можно забраться на козлы и как будто ехать! – проговорил Генрих, толкнув тихонько локтем своего дружка.

– А Икарку можно сзади посадить, – добавил Лёша по-немецки, чтобы никто не понял, кроме них двоих. Но их и так никто не слышал. Только Икара.

– А вдруг там в карете кто-нибудь куклу забыл? – спросила девочка. Ей начало передаваться волнение брата и Лёши.

– У тебя же есть кукла, – ответили оба одновременно.

– А мы Маше отдадим, – рассудила Икара.

Больше карета их в покое не оставляла. Они крутились возле конюшни каждый день, тайно выломали две доски в одном из окон и стали ждать пятницу, которая наконец наступила.

После завтрака троица благополучно, то есть незамечено, забралась в конюшню и начала радоваться жизни. Скакали на козлах, прыгали на сиденьях, стреляли из ружей-палок, горлопанили настоящую боевую песню про паровоз. Эту песню Лёшина мама не любила, но, во-первых, ей сейчас было ничего не слышно, а во-вторых, папе эта песня очень даже нравилась, и они её вместе пели на первомайской демонстрации:

Правда, кроме припева других слов никто не помнил.

От прыжков пыль они подняли до потолка, просто клубы пыли. Сочащийся из щелей в окнах солнечный свет еле доносился, воздух стал густым, и ничего нельзя было различить. Мальчики поняли только, что карета оказалась заперта, а через грязные мутные стёкла экипажа, да ещё в этом облаке, от которого даже глаза начало щипать, ничего невозможно было разглядеть.

– Ой! – вдруг воскликнула Икара, – бабочка! Смотрите! Синяя бабочка летит и светится!

И правда, теперь уже все трое увидели порхающую бабочку, но такую большую, что она напоминала размерами воробья. Потом с потолка засветило солнце, их облило ярким белым светом, они схватились за руки и куда-то понеслись…

Первой проснулась Икара. Она подняла голову. Вокруг серела потрескавшаяся земля, а небо было розовым, без облаков и луны. На правом безымянном пальце блеснуло кольцо – красный огранённый камень чуть больше горошины. «Не мамино», – подумала она про кольцо. Села. Рядом лежали Генрих и Лёша.

– Эй! – она дотронулась до брата, – просыпайся! Я пить хочу.

– Да, с водой тут трудности, – ответил Лёша вместо Генриха.

Он потрогал рукой сухую почву с таким видом, как будто он каждый день проверяет разные почвы и как будто он сидел на соседнем дворе, а не на другой планете под розовым небом. – Дождя здесь, как я посмотрю, давно не было.

– Так пусто, скажи? Ни тебе домов, ни заборов, – вздохнула Икара.

Генрих открыл глаза.

– Ничего себе! Мы, наверное, на Марсе, – оглядевшись, он первым встал на ноги и показал пальцем на видневшийся вдали гладкий холм, который Икара сразу не заметила. – Пока есть силы, я думаю, нам туда надо идти! – сказал он решительно.